Три секунды до - Ксения Ладунка
– Повернись, – говорит Том, прерывая поцелуй.
Я киваю, не совсем понимая, чего он хочет, и повинуюсь. Он прижимает меня к себе и кладет спиной на грудь. Из воды выглядывают мои разбитые коленки, и, едва касаясь, Том проводит по одной из них пальцами. Я откидываю голову ему на плечо, наслаждаясь руками, скользящими по телу. Именно сейчас, когда все закончилось и теплая вода сняла боль, я по-настоящему расслабляюсь.
Том нежно трогает мою грудь, ласкает соски, сжимает их между пальцами. Я тону в этом неведомом ранее океане чувств и не хочу всплывать на поверхность. Поворачиваю голову и нахожу его губы, чтобы сорвать поцелуй. Том скользит рукой ниже моего живота и говорит:
– Раздвинь ноги.
Я готова заскулить от возбуждения… медленно развожу колени в стороны, упираюсь ими в бортики ванной.
Том поглаживает внутреннюю сторону моих бедер, а потом ныряет между ног рукой, находя пальцами клитор.
– Направь меня, если что, ладно? – дышит в самое ухо.
– Все отлично, продолжай… – закрывая глаза, говорю я.
Он делает все точно как надо. Даже я сама не знаю, как это, но Том в курсе. Он делает это нежно и медленно, а мне уже хочется большего.
– Быстрее… – тихо прошу.
Он выполняет просьбу, доставляя мне сладкое удовольствие. Я постанываю и тяжело дышу, хватаясь за его предплечья.
Постепенно становится все приятнее и приятнее, и в какой-то момент я понимаю, что кончаю. Оргазм проходит через все тело, словно пуля, и осколками разносится по всему телу. Живот сводит, спина выгибается, я совершенно не контролирую себя. На самом пике удовольствия я рефлекторно свожу ноги, и Том замедляется. А когда я расслабляюсь, останавливается.
Он убирает руку, обнимая меня за живот. Тяжело дыша, я просто лежу и наслаждаюсь расслаблением и успокоением. Это намного приятнее, чем наркотики, но и намного короче, чем приход. И все же это что-то совершенно особенное… нас было двое в моем удовольствии: я и Том. Он сделал это для меня, а наркотики ничего для меня не делают.
Немного отойдя, я опускаюсь с головой в воду и выныриваю, убирая волосы с лица. Разворачиваюсь к Тому и смотрю на него, улыбаясь. Он тоже смотрит и улыбается. Мы снова начинаем целоваться, ни слова не говоря друг другу, но и так все прекрасно понимая.
* * *
Во второй раз тоже идет кровь. И это намного больнее, чем в первый.
Происходит все этой же ночью, когда мы просыпаемся после того, как заснули днем. В этот раз я решаю не терпеть и сразу говорю о боли, так что Том немедля все прекращает. Потом мы понимаем, что совершенно не хотим спать, так что день и ночь у нас меняются местами.
В итоге мы долго целуемся в кровати, потом на кухне, в зале, даже в ванной, когда умываемся. Мы не можем расстаться, не можем провести даже секунду порознь. Я изучаю все его тело, трогаю его везде. Глажу по рукам, чувствую, какие они напряженные. Заключаю его в объятия, прижимаюсь так близко, как могу. Ощущаю рельеф его тела. На моих щеках раздражение, оставленное его щетиной. Я ловлю каждый его тяжелый вздох. Том так вкусно пахнет. Это невозможно. Это наркотик. Самый сильный из всех, что я пробовала.
Однажды моя мать сказала отцу: «Зависимый человек кочует от зависимости к зависимости». Теперь я понимаю, что она имела в виду. Смотря на Тома и испытывая неземную эйфорию от его близости и нашей принадлежности друг другу, я точно знаю, что зависима. Не от Тома или от наркотиков – я просто зависима. Дай мне в руки апельсиновый сок, и я стану зависима от него. По правде говоря, от чего угодно. Но сейчас мне так хорошо, что я согласна на все. На ломки и на депрессии, лишь бы только чувствовать это наслаждение.
Мы просто проводим время вместе, даже особо не разговаривая и ничем не занимаясь. Только целуемся, обнимаемся и ласкаем друг друга. Отходняк от наркотиков почти не ощущается, но все же я боюсь отлипнуть от Тома хотя бы на секунду и почувствовать себя плохо. Иногда хочется плакать от счастья. Никогда еще в моей жизни такого не было.
Следующей ночью Том говорит мне:
– Давай встретим рассвет, раз уж раньше него все равно не ляжем.
Я тут же соглашаюсь, предлагая ехать на пляж.
– Только возьмем твою «Ламборгини», ладно? Она такая крутая… я буду аккуратно вести, правда!
– Да без проблем, – соглашается он.
Я улыбаюсь и целую его. До сих пор не верится, что я могу так делать. Том берет с собой гитару, какой-то алкоголь, и мы спускаемся на парковку. Едем вдоль калифорнийского побережья к дикому пляжу.
Когда я мчусь по трассе, идущей вдоль берега, Том говорит:
– Надо включить музыку. – И начинает копаться в телефоне, подключая его к машине.
– Раз уж я за рулем, будем слушать мою.
– Ты не доверяешь моему вкусу?
– Не хочу слушать старперов.
– Слышал бы тебя твой папа… – насмехается Том.
Я отплевываюсь. Говорю:
– Да пофиг мне. Включи Машин Ган Келли[5].
– Подожди, кого ты старперами назвала? – не унимается он.
– Слушай, я не хотела сказать что-то плохое… ты же знаешь, любимая группа папы – «Нирвана».
– Ага, и что?
– Просто все это я уже миллион раз слышала…
– На то она и классика, что ты ее миллион раз слышала.
– В таком случае мне больше нравятся «Грин Дэй», – пожимаю я плечами.
Всматриваюсь в дорогу, потому что впереди поворот. Солнце начинает всходить и освещает нам путь.
– «Грин Дэй» – это совсем другое, – говорит Том и надевает темные очки, которые болтались у него на вороте футболки.
– Почему? Они ровесники с «Нирваной».
– Как минимум, это другой жанр.
– Как максимум, один сдох, а другой нет.
Том молчит. Смотрит в боковое стекло, а потом говорит:
– Знаешь, Кобейн не знал, как играть панк…
Я перебиваю:
– И у него получился гранж. Ага, я знаю эту дебильную историю. Да ему просто было плевать.
– Попасть в «плевать» гораздо сложнее, чем попасть в ноту, – философствует Том.
Я посмеиваюсь. Говорю:
– Машин Ган Келли. Включай.
Том включает. По первым нотам я узнаю трек “kiss kiss”. Сразу хочется мотать головой и
