Елена Лагутина - Солнце ближе
Некоторое время она молчала; почему-то не хотелось сейчас, в эту минуту, показавшуюся ей по-настоящему волшебной, начинать этот тяжелый и неприятный разговор. Она обернулась. Павлик сидел за столом, низко опустив голову, и не смотрел в ее сторону. На мгновение Вике показалось, что он уже сам обо всем догадался и что сейчас, через несколько секунд, он поднимется и молча, не сказав ни слова, уйдет из ее квартиры и из ее жизни. Что ей не придется быть сильной. Вика часто казалась себе сильной; да и многие считали ее такой, даже Ленка Неверова, которая знала Вику десять лет, была абсолютно уверена в том, что подруга ее — железная женщина со стальными нервами, трезвая, расчетливая и бесчувственная… Наверное, только после импровизированного «девичника» она немного переменила свое мнение о Вике; хотя не исключено, что проявившаяся вдруг слабость подруги была списана на чрезмерное содержание алкоголя в крови.
— Извини, — Вика наконец нашла в себе силы, чтобы заговорить, — я тебе нагрубила. Но ты и впрямь сошел с ума. Как ты мог подумать…
Внезапно Вике показалось, что он ее не слышит. Перед ним на столе лежала газета с объявлениями о работе. Некоторые были подчеркнуты. «Ну и прекрасно. Просто замечательно, — подумала Вика, — может быть, этого будет достаточно?»
— Я вижу, ты просматривала объявления о работе, — наконец подняв на нее глаза, спокойно, даже немного радостно, как показалось Вике, проговорил он.
— Просматривала, — подтвердила она и замолчала, ожидая его дальнейшей реакции.
— Ну вот и хорошо, — все тем же будничным тоном произнес Павлик, — очень хорошо! Я тебя прекрасно понимаю. Надоело сидеть дома… Только почему же ты мне не сказала? Я мог бы тебе помочь.
Павлик достал из внутреннего кармана сигареты. Вика успела заметить, что пальцы его слегка дрожат. Она даже не была уверена в том, что ей это не показалось. Он огляделся вокруг и, не заметив пепельницы, поднял на Вику вопросительный взгляд.
— Я бросила курить, — ответила она на его невысказанный вопрос.
— Да? — переспросил он и снова сказал: — Очень хорошо!
— Ты меня прекрасно понимаешь, — усмехнулась Вика, начинавшая уже испытывать легкое раздражение от того, что никак не может направить разговор в нужное русло.
— Вика, — он улыбнулся, — ты правда молодец! Ты… Знаешь, я так тебя люблю. Так сильно люблю тебя, что иногда мне кажется…
Вика чувствовала, что ей необходимо было заставить его замолчать. Сделать все, что угодно, только бы не слышать этих слов, в которых — она это прекрасно знала — не было и капли лжи.
— Если хочешь, я сейчас принесу тебе пепельницу.
Не став дожидаться его ответа, она прошмыгнула в комнату и принялась рыться в буфете, почти не задумываясь над тем, что она, собственно, ищет. Через секунду она увидела, как в проходе мелькнула тень. Павлик подошел сзади, обнял, прижал к себе и принялся легонько целовать ее затылок.
— Родная, родная моя!
— Послушай… — Она отстранилась, не почувствовав ни малейшего сопротивления с его стороны.
Он отпустил ее легко, и Вика подумала, что такого с ним почти никогда не случалось. Не успев зацепиться за эту мысль, она скороговоркой принялась повторять что-то про пепельницу, которая затерялась. Павлик смотрел на нее и улыбался — казалось, он совсем не слушает ее глупой болтовни. Вику это слегка разозлило.
— Ты меня совсем не слушаешь.
— Это можно было сказать в двух словах: ты не помнишь, куда положила эту чертову пепельницу. Это не важно, Вика.
— Ты прав, — тихо отозвалась она, почувствовав напряжение от внутреннего ожидания чего-то неизбежного. Через минуту она все же поняла, что это неизбежное — жалость. Она смотрела в его голубые, полупрозрачные глаза и думала о том, что это — глаза ребенка на лице старика. Наверное, даже когда Павлику будет восемьдесят, его глаза останутся все такими же детскими, наивными и пронзительно-голубыми. Тысяча мыслей пронеслась в голове за несколько секунд. Вика думала о странном превращении мыслей в слова. Очень редко человеку удается правильно изложить словами свои чувства и переживания. Как правило, чувства, облеченные в словесную оболочку, теряют свою непосредственность, искренность. В словах — хочешь ты того или не хочешь — всегда сквозит фальшь. Как жаль, что люди до сих пор не научились понимать друг друга без слов — по одному взгляду, прикосновению… Сейчас, в эту минуту, ей больше всего на свете хотелось, чтобы Павлик все понял и не стал ее ни о чем спрашивать. Чтобы он не стал бороться, а сделал все так, как она, Вика, считает нужным.
Но он, казалось, абсолютно ничего не замечал. Он был совершенно спокоен, все так же преданно смотрел в глаза и восторженно реагировал на каждое ее слово. Вернувшись на кухню, они некоторое время разговаривали обо всяких пустяках — о погоде, почему-то о бездомных собаках, о курсе доллара и евро. Павлик неожиданно отказался от пива, решив выпить чашку чаю. Не допив и до половины, он внезапно поднялся и произнес:
— Я, наверное, пойду.
Вика от удивления потеряла дар речи.
Они встречались уже почти два года. Сколько раз за прошедшие два года Павлик приходил к ней домой? Сто, двести, а может быть, триста раз? Случалось, что Павлик никуда не спешил, несколько раз даже оставался ночевать. Случалось, что он торопился. Но еще ни разу — ни разу за все время их отношений — не случалось такого, чтобы Павлик ушел, не выполнив свой «супружеский долг». Каждый раз, когда приходил Павлик, они занимались любовью. Всегда. Иногда долго, два или три часа, медленно, лежа в постели. Иногда — быстро, почти не раздеваясь, в прихожей или в ванной, на кухне, если Павлик спешил уйти. Павлик, несмотря на возраст, в этой области человеческих отношений пока не знал проблем. Так что же случилось сегодня? Вика не могла поверить в то, что слышала. И пока она сидела, молча и удивленно глядя перед собой, он уже успел скрыться в дверном проеме…
— Павлик! — Она бросилась за ним, схватила его за плечи, развернула к себе… И сразу поняла, в чем дело. «Он все знает… Он все понял, он просто боится, что я наконец скажу это вслух! Он убегает, убегает от меня, от этого разговора…»
Некоторое время они стояли, пристально глядя друг другу в глаза. Вика первая не выдержала и опустила взгляд. И в тот же момент он тихо спросил:
— Что, надоел старик? Совсем надоел?..
Вика молчала, не поднимая глаз. Голос у Павлика дрожал, и ей вдруг захотелось крикнуть ему: не говори так, не смей быть таким жалким! Нет ничего ужаснее в жизни, чем бороться против слабого. Ведь он мужчина, он должен, просто обязан возмутиться, ударить ее, наговорить ей кучу гадостей. Все, что угодно, только не эта рабская покорность!
