Чужая — я (СИ) - Гейл Александра

— Боже. — Я не только отворачиваюсь, но и грубо скидываю его руку со своего колена.

— Сестринство, в которое метила Тиффани, выставило меня в виде вступительного задания. За один только вечер ко мне успело пристать столько девиц, сколько за всю жизнь бы не набралось.

— Ну конечно, — бормочу я раздраженно.

Кое-кто явно прибедняется, намереваясь произвести положительное впечатление.

Увы, рука Норта снова оказывается на моем колене, будто бы успокаивая, но вообще-то нисколько!

— И когда на горизонте нарисовалась Тиффани и прямо заявила, что на меня открыта охота, я уже все прекрасно понимал, был порядком на взводе и повел себя немного… грубо.

Краем глаза я замечаю, как Хилари, навострив уши и предвкушающе кусая губы, подается вперед.

— В ответ Тиффани облила меня пивом.

Я закрываю глаза, но чувствую, как большой палец Норта гладит меня по колену, затянутому в один лишь тонкий капрон. И в данный момент в этом ничего сексуального! 

— Тиффани, — стонет папа.

— После чего она написала мне сообщение, представившись секретарем деканата, и вынудила уехать блуждать ночью по кампусу якобы для подписания бумаг. Знай я Тиффани уже тогда, ни за что бы не повелся на это сомнительное сообщение, но я ее недооценил, за что и поплатился. В общем, незабываемое вышло знакомство.

— Тиффани! — на этот раз мое имя в исполнении отца похоже на рык.

И это он еще про Стефана и обнаженку умолчал! Пожалел ведь. Но, кажется, не меня, а отца.

— Он назвал меня Трейси и обозвал скучной, пап. Нет, ужасно скучной. И оригинальности во мне «на четверку». Я просто не могла это так оставить. — Со стороны Хилари раздается негромкий смешок, который приходится игнорировать. — Ты же знаешь: в колледже нужно себя поставить, иначе будут задирать до самого конца учебы. Нельзя быть ужасно скучной, — пытаюсь я объясниться, хотя это заявление далеко от правды.

Норт напрягается и сжимает пальцы на моем колене. Я знаю, о чем он думает: о словах Хилари.

В колледже нужно найти своего Герри Гамильтона и выжать из него все, что можно. А еще лучше — из Норта Фейрстаха.

— Ну, а что было дальше? — не успокаивается Хилари, не подозревая о той яме, которую вырыла мне своими словами. — Ты узнал и собрался убить Тифф?

— Не совсем, — многозначительно отвечает Норт.

Он всего лишь открыл обратную охоту и сделал меня своей.

Я открываю дверь своей спальни и пропускаю внутрь Норта. Проходя мимо меня, он не отводит взгляда от лица. Тяжелый обмен, от которого становится не по себе. Но, давайте честно, мне всегда это в нем нравилось. До сих пор нравится.

— Удивительно девчачья комната, — заключает он, все же отведя взгляд от хозяйки. — Как зовут животное? — кивает он на игрушку на моей кровати.

Никак, разумеется, плюшевый медведь появился у меня всего несколько лет назад. Есть возраст, после которого игрушкам не дают имена. Как правило. Но вслух я этого не говорю. Напротив, самоубийственно сообщаю:

— Стефан, конечно. Ведь Тиффани спит со Стефаном.

Покачав головой в ответ на неизвестные мне мысли, Норт продвигается дальше.  Застывает перед зеркалом, рассматривая фотографии, по которым я месяц назад пыталась разобраться в том, что же представляет из себя Тиффани Райт. Теперь мне, кажется, это известно.

И, знаете, Тиффани Райт была очень даже ничего! Она прекрасно училась, умела понравиться симпатичным ей людям, добивалась своего и любила. Достаточно сильно, чтобы рискнуть всем и не позволить любимому человеку совершить ошибку, о которой он будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Видимо, Тиффани Райт была еще и наивна. Поплатилась она именно за это.

— Не вижу здесь Герри Гамильтона, — щелкает Норт пальцами по фотографии с выпускного бала.

— Насколько могу вспомнить, его фотографиями я комнату не обвешивала.

— Моими, полагаю, тоже? — насмешливо интересуется он.

— Нет, у меня только Стефан, — указываю я на медведя.

Уголки губ Норта вздрагивают в улыбке, и вдруг он меняет тему, кажется, возвращаясь к подслушанному:

— Думаешь, я все еще не знаю, какая ты? Питаю на твой счет иллюзии? Мне всегда нравилось, что ты умеешь позаботиться о себе, даже если твои методы спорные.

— Но у тебя сразу возникли вопросы, стоило воспользоваться моими методами для помощи твоему брату, — отвечаю я, плотно прикрывая дверь.

— Думаешь, дело только в тебе? Думаешь, я не замечал, что ты ему пишешь, как он на тебя смотрит? Знаешь, что он сказал мне в свое оправдание, Тиффани?

— Я ничего не знаю о том, что вы делаете по отношению друг к другу, — отвечаю я напряженно.

Это действительно так. Мне прекрасно известно, что Норт со Стефаном общаются, но, увы, на недоступном обывателю уровне. У них какая-то особая, доступная только близнецам связь, которая равновелико притягивает их друг к другу, но в то же время отталкивает. У них разные миры, разные компании, разное отношение ко всему, но есть какие-то дела, возможно связанные с отцом, из-за которых они действуют как единое целое. Как в тот день, когда Стеф забрал меня с улицы после подброшенных наркотиков. Когда Норт в кои-то веки сумел засунуть свое особое отношение к нам с его братом в задницу и вел себя почти прилично. И сам разобрался с Мэри…

— Он сказал: «Ты не можешь винить меня в том, что я влюбился в единственную девчонку, которой до меня по-настоящему было дело».

Внутри у меня что-то больно щелкает. За нас всех троих больно. У меня были подозрения по поводу «особого» расположения Стефа, но я не хотела им верить. И недостаточно вспомнила, чтобы сделать какие-то выводы для себя. Но есть у меня теория, что, если бы не Норт, я была бы Стефану интересна примерно так же сильно, как Джессика Пирс. 

Стефан курит прямо при входе в кампус. Это делать запрещено, но ему никто не препятствует. Потому что Стеф не поддается перевоспитанию. И потому, что он Фейрстах.

— Чего тебе? — спрашивает он, нервно затягиваясь.

— Я хочу, чтобы ты продолжил то, что мы начали. — Разумеется, я говорю о тех немногих вылазках, во время которых я была просто мебелью, на которую якобы не следовало обращать внимания, если верить словам Стефана. И присутствие которой, конечно, было не просто нежелательно — опасно.

Он заявился в кампус в обычной одежде, как бывало, когда он нарывался на неприятности с администрацией. Едва я это увидела, как сразу поняла: дела опять плохи. Накануне у него снова состоялся разговор с отцом, который на самом деле не был разговором. Можно увидеть многое, если знать, куда смотреть.

— Так, слушай меня, голубоглазка. Я понятия не имею, что у вас там с моим братом, но впечатлить его с помощью меня не выйдет. Тут такая тема: либо ты из моего лагеря, либо из его.

— При чем тут твой брат? — мрачнею я, не представляя, откуда он вообще знает о наших редких встречах с Нортом. Я уж точно никого в это не посвящала. И он, готова спорить, тоже не из болтливых.

— Хочешь попрактиковаться в этом бабском я-не-такая? — спрашивает он, выдохнув в сторону длинную струю дыма. Спасибо, что не в лицо. — Хрен там. Девчонки, которым от парня ничего не надо, не лезут в его постель, не фоткаются в его одежде и не трутся вокруг его родственников. Хорошая новость: у него на тебя стоит с тех пор, как ты разослала по кампусу селфи в его рубашке. Так идите и трахнитесь. Благословляю. В чем проблема?

— Окей, ты козел, — выплевываю я, но даже не думаю уходить. Ясно же, к чему эта грубость: он стыдится своей слабости и пытается меня оттолкнуть. — Но я все равно хочу, чтобы ты продолжил то, что мы начали.

Стефан впервые за разговор смотрит мне в глаза.

— Может, и козел, но не такая бездушная скотина, какой кажусь на первый взгляд, девочка. Я не хочу тебе зла. Поживи немножко, прежде чем совать голову в петлю.

С этими словами он отбрасывает сигарету, даже не затушив, и уходит. По скованности походки я вижу, что ему больно.