Чужая — я (СИ) - Гейл Александра

— Я понятия не имею, что ты делаешь, Тиффани. Но, видимо, повлиять на это никак не могу. Надеюсь, ты не зря доверяешь людям, которых выбрала себе в друзья.

А уж я как надеюсь.                            

— Можно мне тебя обнять? — неожиданно хлюпнув носом, интересуюсь я неловко.

— Тебе никогда не нужно об этом спрашивать.

Я закидываю руки на шею отцу. Длиннющие рукава, которые я поленилась закатать, при этом смешно взлетают в воздух. Несмотря на тяжелый разговор, мне тепло и уютно.

***

Как ни удивительно, ланч прошел мирно. Как, впрочем, почти весь день. Потому что мама всячески пыталась изолировать меня от Норта, а я не препятствовала. Восторга я, конечно, тоже не испытала (при маме даже с Хил не пощебечешь), а уж оставлять отца с «безобидной и обаятельной» версией Ворчуна было и вовсе небезопасно для моей психики. И все же день, когда мы обходимся без повышенных децибел и рукоприкладства, — хороший день. Это большее, о чем я мечтала весь первый курс колледжа. А потом было лето. И число «хороших» дней устремилось к нулю.

— Норт, вы какое вино предпочитаете?

К концу дня я начала подозревать, что если я не выйду замуж за Норта, то это сделает мой папа. Они сыграли в шахматы вничью, и это окончательно убедило отца, что лучшей партии для старшенькой не сыскать на всем белом свете. Думаю, если бы ему довелось вести меня к алтарю и я бы внезапно передумала, отец бы скрутил меня по рукам и ногам, а затем передал с рук на руки будущему мужу.

— Впереди еще обратная дорога, — виновато поднимает руки Норт.

— Вы можете остаться.

— У меня завтра смена, — отрицательно качаю я головой.

Мама звякает ложкой.

— Ах, в том самом кафе. Ты туда вернулась? — мигом наседает мама. — Когда это?

Мы с папой многозначительно переглядываемся, и он хмурит брови, не одобряя молчание. Интересно, мама вообще понимает, что, если бы не отец, семья бы уже давно развалилась? Только любовь к нему держит нас вместе.

— Как только взяла академический отпуск в колледже, — говорю я без эмоций.

— Ты сделала… что?! — взвизгивает мама, не сдержавшись, и тотчас закрывает рот ладонью. Опомнилась, что в доме посторонний. — На кухню, Тиффани, немедленно!

— Нет. Все, что ты хочешь мне сказать, говори здесь. Все свои.

Я демонстративно беру Норта за руку и только тогда понимаю, насколько ледяные у меня ладони. Его кожа чуть не обжигает. Думаю, коснись я стремительно багровеющего лица матери, получила бы ожоги второй степени.

— Уильям! Ты… ты знал!

— Тиффани предупредила меня, — выгораживает меня отец, не уточняя, когда именно я его предупредила.

— И ты ничего мне не сказал?! — Отец лишь пожимает плечами. Мама награждает его многообещающим взглядом и снова переключается на меня. — Как ты можешь быть такой неблагодарной?! Мы оплачивали твое обучение, но…

— Нет, я благодарна. И не собираюсь брать у вас ни цента на будущее обучение. Но… разве не ты настаивала, чтобы я бросила учебу из-за травмы? Вот, я это сделала.

Нет, тут что-то не сходится. Я рассчитывала, что она начнет брызгаться ядом, повторяя «я была права, я говорила», но она против. Почему она против? Потому что я не только бросила колледж, но и не вернулась домой? Или тут что-то другое?

— В этом был смысл до того, как ты вернулась в свой ужасный колледж!

Я решительно ничего не понимаю. Хмурю брови, силюсь разобраться и так напряжена, что не сразу замечаю, насколько сильнее Норт сжимает мою руку.

— Я не… — говорю, пытаясь освободить пальцы, но он не пускает.

И только тогда я опускаю взгляд на наши сцепленные руки и осознаю, что он хочет мне что-то сказать. Что-то, что мне совсем не понравится. Мир останавливается и пропадает, жуткая догадка бьет меня с такой силой, что я рывком выдергиваю пальцы из ладони Норта.

— Ты что-то знаешь… — начинаю я, вглядываясь в самую глубину глаз Норта. 

— Мой отец заплатил за то, чтобы ты не вернулась в колледж. Чтобы была принята версия о наркотиках и самоубийстве.

Я чувствую, как бледнею. Оборачиваюсь к матери и вижу, как дрожат у той губы.

И все, буквально все встает на свои места. Ее поведение с самого начала не укладывалось у меня в голове. Если бы не Хил, она действительно отрезала бы меня от Бостона. Я бы, само собой, нашла способ заработать (или заняла у того же Герри — уговорила бы как-нибудь), но это бы меня задержало, а до конца семестра и без того оставалось не так много времени. Она следила за моим расписанием, она пыталась меня вернуть и удержать дома снова после выходки девочек из Каппы. И она пришла в ужас, увидев на пороге дома Норта Фейрстаха. Это все не случайные совпадения! Да, их можно было бы объяснить ее врожденной жестокостью, но все же это слишком: она моя мать. Просто ее… купили.

— Заплатил?! — раздается вой, в котором я едва узнаю голос Карен Райт. — Они угрожали раскрыть, что ты сделала! Рассказали, что ты спуталась с мальчишкой-наркоторговцем, что украла дорогое кольцо. Официанткой много не заработаешь — все казалось логичным. Они обещали засадить тебя за решетку, если ты вернешься в колледж. И обещали заплатить, но только если ты действительно откажешься копаться в этой истории и начнешь новую жизнь подальше отсюда.

Нет, не все так логично, как мне показалось изначально.

Засадить за решетку? Фейрстахи? Какую решетку, если на меня сразу была открыта охота? Или нет? Тот нож в сарафане был призван напугать, а вот когда не вышло, Бас попытался меня переехать. И все же браво. Отлично они все вывернули! Даже реально существующее кольцо приплели.

— Мам, речь вот об этом кольце? — спрашиваю я, стягивая с пальца омерзительный ободок и швыряя его на стол, будто раскаленный. — А тебе не кажется несколько странным, что после того, как эти люди попытались меня убить, вдруг сжалились и решили сделать хорошую мину и обратиться к закону? Почему они не пошли в полицию сразу, а начали радикально? Почему вдруг передумали? Расчувствовались? Раскаялись? Записались на курсы управления гневом? Ты вообще пыталась подумать, прежде чем приниматься отравлять мне существование с удвоенным усердием? Ты хоть раз в жизни пыталась занять мою сторону? Или ты просто пыталась выбить пощечинами из моей головы те гадости, которые сама же обо мне напридумывала?

— Карен, о чем она говорит? — грозно спрашивает отец.

— После падения она многое навоображала, — без запинки отвечает мама, а у меня отвисает челюсть. Она бледна как полотно, но все упрямо отрицает.

— Хилари…

Сестренка отводит глаза. Либо мне слышится, либо Норт тихонько чертыхается на выдохе.

— Поехали, — говорю я, не в силах выдавить больше ни слова.

Я чуть не забываю вещи, прежде чем выскочить на улицу. И не успей Норт открыть замок машины, я бы вырвала, пожалуй, дверь к чертям. Тушуюсь на мгновение только, обнаружив на сидении… медведя Стефана. Впрочем, он секундой спустя кувырком летит назад вместе с моей курткой и рюкзаком.

Норт тоже не мешкает, понимая и принимая мое состояние. Но едва он пристегивается, как мою дверь рывком раскрывает заплаканная Хилари.

— Тиффани! — кричит она. — Прости меня, прости! Но как ты не понимаешь?! Это ты отсюда вырвалась, а мне жить с мамой, и она…

Не знаю, чем бы это могло закончиться, но Норт, не давая мне отреагировать на этот поток чистой мысли, дергает с места. Хилари буквально отрывает от машины, и дверца сама по себе захлопывается потоком воздуха. Напоследок сестра выкрикивает мое имя, и в боковом зеркале я вижу, как она хватается за голову. А потом перевожу взгляд на себя. На свое лицо. Оно даже мне сейчас кажется страшным.

Боли и потрясений слишком много. Пройдет время, прежде чем я сумею все это осознать, обработать и принять решение. В данный момент мне необходимо другое: слить избытки эмоций.

— Не думай, что я не поняла, к чему все это! — выплевываю я. — Думала, ты желаешь мне добра, приехал поддержать, но ты просто нашел единственное доказательство невиновности отца и вывалил на меня его самым мерзким образом. Поверить не могу, что рассказала тебе о своей семье. О том, как оно было. Ненавижу тебя. Думаешь, выгородил его? Думаешь, теперь я отступлюсь?!