Темный полдень - Весела Костадинова

— Прости… — я набрала его номер. — Я…. спала.

— Айна… — он запнулся, снова подбирая слова. — Завтра будет разговор. Со специалистом. Думал, ты хочешь участвовать.

— Да, — я вытерла ладонью слезы, текущие по щекам. — Да. Я буду. Во сколько?

— Приходи к десяти. Могу заехать.

— Нет, нет…. Не надо. Я приду сама, Андрей. В селе черт знает, что происходит, не стоит привлекать лишнего внимания.

— Как скажешь, — его голос оставался напряжённым, но я уловила в нём отзвук той сдержанной заботы, что он всегда старался скрывать. — Жду.

— Хорошо… — я сдержала шмыганье носом.

— Айна….

— Что?

— Еще раз обманешь — на этом наши отношения закончатся. Поняла?

Его слова ударили, как холодный душ, заставив меня замереть. Резкость, почти угроза в его голосе, прозвучали неожиданно, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от напряжения.

— Поняла, — наконец прошептала я, стараясь удерживать голос ровным, хотя внутри всё горело от острого чувства вины и боли.

Он молчал, и этот молчаливый момент растянулся, будто между нами пронеслось что-то важное, но невысказанное. Потом раздался его короткий вздох, словно он тоже пытался справиться с собственными эмоциями.

— Спокойной ночи, Айна. Завтра поговорим, — ответил он, и в его голосе снова появилась привычная холодная сдержанность, но в ней я уловила нечто новое — намёк на разочарование или скрытую боль.

Он отключился, а я так и сидела на полу, чувствуя, как разрывает меня на мелкие части.

— Как же вы меня все достали!!!!! — заорала я в темноту дома. — Не ты, Обжорка, — я погладила мягкую шерстку подошедшей кошечки. — Тебя единственную я люблю…. - уткнулась лицом в мягкую шерсть Обжорки, вдыхая её запах и ощущая, как хоть немного спадает напряжение в плечах.

Утром отправилась к дому Андрея рано, не хотела привлекать лишнее внимание местных к себе. Однако, первое, что нашла во дворе дома — большой кувшин с еще теплым молоком, корзину, полную яиц и рыбный пирог, накрытый полотенцем.

Находки были настолько неожиданными, что я даже остолбенела. Обжорка обнюхала еду с видом хозяйки, а потом нахально куснула румяный бок пирога, полностью оправдывая свое имя.

— Да ты обнаглела в край, я смотрю, — пробурчала я ей, забирая еду в дом и оставляя на столе. Пирог пах так аппетитно, что не удержалась и сама отрезала кусочек. — На, лопай, подруга, — кинула ей кусочек рыбы, который был проглочен с невероятной скоростью.

— Знаешь, Обжорка, — едва не облизывая пальцы, заметила я, — в этом селе на голову больны все, кроме тебя и меня. Хотя…. Насчет себя я уже сомневаюсь. Вот скажи, будет нормальный человек с кошкой говорить?

— Мяу, — ответила Обжорка, требуя добавки.

— Вот и я об этом, дорогая, — кладя ей еще рыбы, заметила я и невольно улыбнулась. — Все. Я к твоему хозяину, ты за старшую в доме. Если останусь — сожру пол пирога, бегай потом, жирок сгоняй.

Солнечный свет заливал село ровным, веселым светом, но я решила пройти не по дороге, а перепрыгнула через забор и пошла через поля. Джинсы и кроссовки в одно мгновение стали мокрыми от росы, но холодно мне не было. Все мысли занимал вчерашний вечер.

Думать о Диме и его порыве не хотелось совсем, однако и мысли об Андрее радости не приносили. Его неожиданное заявление и разочарование, проскользнувшее в голосе, ранили меня куда сильнее, чем я ожидала. Я и солгала-то ему в мелочи, просто не сказала, почему не ответила сразу, но…. откуда он вообще узнал? Невольно поежилась — вот реально ведьмак чертов! И почему я должна раскрывать ему все?

В душе боролись раздражение, злость и грусть.

Остановилась где-то на полпути, глянув на время и понимая, что таким темпом приду к нему почти за полтора часа до встречи. Солнце постепенно поднималось выше, нагревая воздух и заставляя пейзаж вокруг оживать. Вдалеке слышалось пение птиц, а земля под ногами казалась мягкой и теплой, несмотря на холод росы.

Посидела на старом камне у зарослей дикой малины, пытаясь успокоить нервную дрожь. А потом вдруг тихо засмеялась — все мои приключения в этом богом забытом селении напрочь выбросили из головы все проблемы, которые организовал мне Баринов. Может стоит спасибо сказать?

Не Андрею или Диме, не Надежде с её травами и даже не Обжорке, которая, в конце концов, всего лишь кошка, но этому месту, этому дикому, опасному и таинственному краю. Словно оно само приняло меня, втянуло в свои лабиринты и дало забыть на время о страхах, которые я привезла с собой. И может, в этом есть своя ирония — приехать сюда, чтобы скрыться от одной опасности и найти другую, чтобы понять, что я — не машина и умею чувствовать, что мой цинизм — всего лишь маска, одна из десятков, но маска. Увидеть себя настоящую — неуверенную, неопытную, в чем-то слабую, в чем-то глупую. Признать, что у меня до хрена слабостей, что вся моя уверенность в себе — всего лишь наносное. И понять, что я безмерна одинока. Совершенно одинока и ищу хоть кого-то, кто мог бы развеять это одиночество: Диму, его тетку, кошку в конце концов.

Может не так уж не прав Дима, предлагая мне этот странный и комичный союз — он тоже бежал от этого сжигающего душу одиночества. Его сила, как оказалось, стала и его наказанием — она делала его одиноким. Он был слишком могущественным для тех, кто жил вокруг, слишком прямым и строгим, чтобы они могли видеть в нём просто человека. Ему доверяли, но не пытались понять, боялись, но не любили по-настоящему.

Даже Наталья… она видела в нем лидера, сильного и уверенного, но в упор не замечала, как его душа тянется к ней, ослепленная собственными фантазиями и мечтами об Андрее, который стал для нее воплощением идеального образа, принцем из заколдованной сказки. Даже его дефект речи Наталья воспринимала как часть его загадочного образа, словно это был знак таинственной судьбы, добавляющий ему романтического ореола. Она не догадывалась, что за этой «сказочностью» скрывается тяжёлая реальность: последствия болезни или травмы, которые каждый день напоминают о себе. Для неё это была просто деталь, которая делала его особенным, выделяла среди других, но для него самого — это был постоянный источник дискомфорта, болезненное напоминание о том, чего он лишён. И каждый раз, когда Андрей говорил, когда подбирал нужные слова, преодолевая внутренний барьер, это причиняло ему не только физический, но и душевный дискомфорт. Какой-то маленький удар по его чувству собственной полноценности, невидимый окружающим, но такой