Далёкая песня дождя - Вячеслав Евгеньевич Ременчик
Дальний угол молчал.
— Вот-вот, благодарствую за внимание, — поощрил я молчаливого слушателя. — Помнишь небось, как я тебе еще пацаненком письмо писал с наивными вопросами? Это сейчас кажется, что с наивными, а ведь тогда на них у меня весь белый свет клином сошелся. Спасибо тебе, Савоська, я ведь сразу смикитил, что ты мне в этой «викторине» устами деда отвечаешь. Сколько всего у меня тогда в душе перевернулось, сколько понял всего, ранее моей детской башке недоступного. Самое главное в твоей вроде бы незамысловатой, но глубокомысленной морали уяснил, что время подобно птице, большой и красивой, и что время это вольнокрылое под нас подстраивается, под дела наши мирские, а не мы под него. Летит оно стремительно или парит в пространстве еле-еле — тут все от каждого из нас зависит. Ведь правда же?
Словно ожидая ответа, я всматривался в темный угол.
— А жизнь человека только тогда чего-то значит, если наполнена добрыми событиями для других людей, если дела его и помыслы не только для него одного, а для многих. Почему небо голубое? Вот это вопрос! На него не каждый взрослый ответит. Я-то после курса физики давно это уяснил: разная длина волн солнечного света, уникальный состав атмосферы, рассеивающей солнечный свет, и реакция человеческих глаз на различные цвета, ну и все такое. Но твой ответ, несмотря на простоту, мне больше по душе пришелся, так как смысл в нем глубокий содержится: голубое небо — это красиво, так же как зелень на деревьях и синева в реке, в общем — гармония природы, а если эта красота другим цветом красится, то к беде это. Не дай Бог нам увидеть черное небо, как говорил дед.
Было хорошо слышно, как шиферной крыши коснулись маленькие коготки и через мгновение звучно захлопали крылья какой-то птицы на взлете.
— И вот что еще, Савелий, — я привстал со своего неудобного «сидения», — про спящее облако… ты это здорово придумал. В моем взводе курсанты теперь кроме как «спящим облаком» туман не называют, а я, когда первый раз это сказал, думал, ей-богу, засмеют. А потом понял, почему все было воспринято как должное. Мы же постоянно грезим о чуде и это самое чудо вокруг нас в постоянной суете не замечаем, вернее, не желаем замечать. А ведь достаточно внимательней приглядеться, и вот вам, пожалуйста, — спящее облако под ногами.
Разговор о своей будущей семейной жизни я планировал завести с дедом во время летнего отпуска. Что ж, пусть теперь отдувается за него Савоська:
— Жениться я решил, когда лейтенантские погоны на плечи надену. И в жены возьму только ту, которая, не задумываясь, на Дальний Восток за мной поедет, и самое главное — «глаза в глаза» и «душа в душу» в семье жить научится, и… — добавил я после короткой паузы: — И верить в чудеса (наивный идеалист, как же я тогда заблуждался).
Дровяник погрузился в тягучую вечернюю тьму. Как будто кто-то стоящий у окошка задернул плотную партьеру.
— Я твою науку и детям, и внукам своим передам. Пусть им жить помогает. Ну, бывай, Савоська. Дай Бог, встретимся еще.
Я набрал в обе руки сухих колотых дров, вышел из сарайчика и, поднажав каблуком, плотно прикрыл дряблую дверку за спиной. Сделав несколько шагов мимо высокой, шумящей на ветру груши, услышал, как дверь дровяника с протяжным скрипом снова распахнулась.
29
В доме не было холодно, но и весенним теплом толстые бревенчатые стены еще не напитались. С моей военно-полевой закалкой можно было бы переночевать и без обогрева, но мне непременно хотелось затопить печь и сделать это так, как когда-то делал дед. Сухие поленья одно за другим в два ровных рядка уложились в топливник, задвижка дымохода под потолком выдвинута до упора, открыв в большую полость печи приток свежего воздуха, осталось только засунуть в дрова обрывок бумаги и чиркнуть спичкой, но, как назло, ни единого бумажного листка под рукой не оказалось. Порыскав глазами в полутьме комнаты, обнаружил на прикроватной тумбочке номер «Красной Звезды» за 15 мая 1987 года. Бегло прошелся взглядом по заголовкам статей: «Ратные будни кантемировцев», «Полигоны зовут», «Варшавский договор в действии», «Партийные установки в армейский строй» — и хотел было пустить газету на растопку, но глаз зацепился за разворот с программой телепередач, на котором дедовой рукой были обведены некоторые наиболее важные для него пункты: «Служу Советскому Союзу», «Утренняя почта», «Очевидное невероятное», «Клуб кинопутешественников», «В мире животных», субботние и воскресные фильмы «Вечный зов», «Тени исчезают в полдень», кино-эпопея «Освобождение». Нет, эту газету я не смогу предать огню, ведь она сохранила добрую память о своем преданном читателе. «Звездочка» снова заняла свое законное место, я же с мыслью, что в удобно прилегающей ко мне старой шинели дед еще недавно забрасывал дрова в печь, стал исследовать ее карманы в надежде обнаружить, возможно, завалявшийся там клочок бумаги. К моей радости, поиск сразу же увенчался успехом: сложенный вчетверо пожелтевший тетрадный листочек, извлеченный из внутреннего кармана, вполне подходил на роль материала для растопки. Но, развернув его, чтобы через секунду засунуть под березовые поленья, я увидел в аккуратном столбике то, что было написано мною без малого полтора десятка лет назад:
«1. Для чего мы жЫвем?
2. Почему небо гАлубое?
3. Почему Аблака не падают на землю?
4. Что такое время?
5. Почему чИловек умирает?
б. Зачем мама и папа ссорЮтЦа?»
Напротив каждой неровной строчки, когда-то старательно выведенной корявым округлым почерком первоклашки, по правому краешку листочка наслюнявленным химическим карандашом был проставлен аккуратный крестик, как отметка о выполнении. Только пятый пункт почему-то остался не отмеченным.
Сердце снова захлестнуло теплой волной воспоминаний: утерянная Лешина ручка, откровенное послание Савоське, дедовы необычные ответы, спящее облако, большая и красивая птица в вышине, голубое безоблачное небо на альбомном листочке…
Вернув тетрадную страничку в прежнее состояние, я бережно, как хрупкий антикварный манускрипт, положил ее поверх «Красной Звезды». Эти бумажные свидетельства моего безмятежного детского счастья я буду хранить всю оставшуюся жизнь.
Не надеясь на результат, но изображая уверенность в успехе, сунул зажженную спичку между поленьев, и — о чудо (!) — огонь мгновенно
