Елена Гайворонская - Давай попробуем вместе

– Боже мой… – шепчет она. – Но зачем?

– Сегодня я стрелял в людей. Воришек, залезших на склад. Они были вооружены…

– Ты… убил?

– Нет. Слава богу. Но был миг, когда я хотел этого. И едва сумел остановиться. И я боюсь, что в другой раз не смогу. Мне страшно. Мне все время страшно. Ночью – оттого, что я вновь возвращаюсь туда… Днем, потому что чувствую, что так до конца и не вернулся оттуда… Я устал от того, что происходит со мной и во мне, от этой постоянной бессмысленной борьбы… Мне хорошо и спокойно только здесь, рядом с вами… Но когда вас нет, я боюсь и за вас тоже. Что однажды и вас поглотит этот безумный призрачный туман. И я не могу так больше. Понимаешь?

Я осторожно разворачиваю ее за плечи, стараясь угадать в лунном сиянии ее распахнутых глаз, паутине волос и пьянящей влаге полуоткрытых губ некое сокровенное знание, ответ на извечный вопрос, мучивший меня…

– Что мне делать?

– Останься… – Ее мягкая теплая ладонь скользит по моей щеке. – Останься с нами. Со мной… Ты ведь говорил, что любишь меня… Это правда?

– Да. Но не уверен, смогу ли…

– Сможешь.

– Ты уверена? Почему?

– Потому, что я тоже тебя люблю… Иди сюда…

Не сразу, но постепенно мне становится хорошо и покойно, как в далеком детстве… Я закрываю глаза и проваливаюсь в какую-то глубочен-ную черную дыру, где нет абсолютно ничего, даже снов.

39

Утром меня будит заливистый детский смех. Потом я слышу Верино «Подожди…», но дверь распахивается с жизнерадостным треском. На секунду Мишка, босой и в пижаме, замирает на пороге, изумленно моргая серыми сонными глазами.

– Привет, – говорю я, перебарывая внезапную неловкость.

– Ой, – переминается он с ноги на ногу, – я не слышал, как ты пришел.

– Я хотел поиграть вчера, но ты уже спал…

– Подожди! – кричит Мишка, будто я собираюсь уходить, уносится и тотчас возвращается обратно с листком из альбома в руках. – Вот, это тебе…

Лист, прошелестев, ложится на мои ладони… Оранжевое солнце, безоблачно-голубое небо, такое же море, зеленая трава, огромные диковинные цветы… Трогательный в своем неумелом старании рисунок…

– Это мне? – Чувствую, как нестерпимо рыжее солнце предательски режет в глазах, а упругие синие волны захлестывают грудь, перехватывая горло…

– Тебе. Нравится?

– Очень… – шепчу я, безотчетным жестом привлекая к себе его взъерошенную, как у воробышка, голову, зарываясь щекой в растрепанные мягкие пряди, пахнущие молоком и медом. – Спасибо, сынок…

Я сам не понимаю, как вырывается у меня это слово.

Мальчик вскидывает на меня огромные блестящие глазищи, и вдруг его заспанное личико озаряется улыбкой такой счастливой, что у меня заполошенно колотится сердце, и я невольно улыбаюсь в ответ, невесть откуда ощущая на дрожащих губах соленые брызги волн…

– Папа? – полувопросительно-полуутвердительно тоненько произносит он и вдруг кидается мне на шею, захлебываясь в крике: – Папочка, я знал, что это ты! Почему ты молчал так долго?!

– Ты ошибаешься… Я не…

– Зачем ты врешь?! – Его пухлые губки кривятся. Он готов заплакать. А я вдруг понимаю, что не смогу вынести этого. Единственное, чего не смогу…

– Потому что, – хрипло шепчу я, глядя в бледное, с неровными розовыми пятнами, немного испуганное лицо застывшей у двери Веры, – потому что… Я не заработал денег… Не смог привезти тебе космическую станцию…

– Не нужна мне никакая станция, – всхлипывает Мишка. И его слезы прожигают смятую рубаху на моей груди. – Не уходи больше, пожалуйста! Пожалуйста… Я тебя люблю…

– Я тоже люблю тебя, малыш…

Я неумело глажу его по голове, бормочу что-то еще… Меня учили слишком многому, но только не единственно важному – успокаивать маленьких детей. Постепенно он затихает, крепко обхватив меня ручонками. Что-то вялой улиткой ползет по моей щеке. Я провожу ладонью по лицу, на ней остаются влажные следы… Неужели я плачу?!

Это утро становится самым счастливым в моей новой жизни.

Часть вторая

1

Ноябрь 2000 г.

Еще один поход в издательство, не закончившийся ничем. Еще один укоризненный взгляд матери: «На что ты тратишь драгоценное свободное время?»

И сын, ожидающий дома: «Где ты была, мам?»

И очередной господин редактор в строгих очках:

– Книги – это тот же бизнес. И рынок диктует нам свои законы…

И не только рынок…

Она никогда не была сильной. Странно, что до сих пор она еще барахтается против холодного и сильного течения. Иногда ей кажется, что она стала другой. Та, прежняя, давно бы пошла ко дну. Мутному, темному, беспросветному…

Погруженная в свои мысли, она не сразу поняла, что человек, идущий позади, полностью повторяет ее маршрут. От станции метро, в грязненькую улочку, вдоль чугунной ограды нового «элитного» дома, мимо детского сада, в арку, в переулок… Сердце противно екнуло. Постепенно все звуки: шорох шин, грохот трамваев, лай собак – слились, преобразившись в мерный хруст тонкого льда под подошвами тяжелых ботинок.

Она оглянулась. Мужчина шел за ней на расстоянии десяти—пятнадцати шагов. Она прибавила темп, и сзади тотчас раздалось ускоренное: хрум-хрум-хрум…

«Ек-ек-ек…» – отозвалось в груди.

Она перешла на легкую трусцу, выскакивая из лабиринта дворов на улицу, сумеречную и пустынную.

Хрум-хрум-хрум…

Впереди двигался парень в короткой куртке и кепке с ушками.

– Молодой человек! – крикнула она. – Молодой человек, подождите!

– Это вы Мне? – удивленно спросил парень, обернувшись.

– Да. – Она схватила его за локоть, судорожно оглядевшись. Вокруг ни души. – Простите, который час? – прошептала она, переводя дыхание.

– Полшестого. – Парень посмотрел на нее как на ненормальную и вошел в подъезд.

– Господи… – выдохнула она, пошатываясь от внезапной слабости. И тут услышала за спиной: хрум…

Она резко обернулась. Человек, преследовавший ее от метро, стоял совсем близко. Достаточно протянуть руку…

– Что вам надо?! – крикнула она, чуть не плача от ужаса, подстерегшего столь внезапно. Столь же внезапно, как подстерегла совсем недавно иная боль… Боль, от которой ни спрятаться, ни излечиться… Как она могла позабыть о ней всего на миг? Теперь они вновь единое целое. Внезапно страх ушел. Она ощутила прилив холодной ярости и закипающей ненависти. К этому человеку, к вечной зимней ночи, к целому миру, весь смысл существования в котором сводился к вечному бою…

Его рука скользнула в карман.

– Сумку давай… – И, не дожидаясь, сам выхватил сумку из рук женщины с такой силой, что она едва удержала равновесие. – И кольцо.