Довод для прощения - Ария Тес
— Дедуль? — аккуратно спрашивает малыш, и голос сразу теплеет.
— Мой сладкий Котик! Что нос повесил?
— Дедуленька! Деда! Я соскучился!
И хохочет, а потом начинает лепетать. Правда не успевает и пары предложений выдать...
— Погоди-погоди, ребенок. Я маму поругаю, и ты мне обязательно все расскажешь. Евгения Константиновна, не думайте, что я не слышу, как вы дышите! У меня к вам очень серьезный разговор!
Богу молиться бесполезно, может быть Перун меня спасет? Хотя тоже вряд ли. Я сглатываю плотный ком и блею, как овца.
— Д-да?...
Папа на миг замолкает, чтобы дальше взорвать мой мир на хрен.
— БАДЛОН, ЖЕНЯ?! Серьезно?!
Теряю связь с реальностью. Дико туплю. Еще и дрожу, как листочек на ветру. Что?
— Что?
— Ты положила мне бадлон, негодяйка! Бадлон!
Ох боже!
Дошло!
Часто-часто дышу, издаю даже смешок! Закрываю глаза ладошками. Бадлон…ох, Перун, спасибо!
Папа усмехается.
— Ну ты, конечно, даешь. Спасибо! С поклоном!
— Ты сам виноват! Я про рубашки тебе говорила, ты мне истерику!
— Я не…
— Еще как закатил! Это все твои тупые тайны! Я о Ларисе знаю с тех пор, как Котик упал!
Папа усмехается.
— Ля какая наблюдательная, ты посмотри...За отцом следит!
— Тут не нужно быть гением сыска, папуль. Вареньем воняло на весь этаж.
— Воняло? Ты поэтому за выходные сожрала три банки? Потому что тебе воняло?
— И вовсе не три!
— Понятно теперь почему ты предпочитаешь платья...
— О! Ранил в самое сердце! — притворно прикладываю руки к груди, но потом устало цыкаю, — Я была беременна и пару месяцев не видела собственных ног, а еще ты помогал мне вставать. На меня шутки про величину моей пятой точки больше не действуют!
— Клянусь, я куплю тебе табличку, мерзавка.
— Тогда я тебе теннисные мячики на ходунки!
— От зараза! Женя, мать у тебя — чистый ангел. Я? Просто прелесть! В кого ты такая язва?
— Это все окружающая среда. Говорят, воздух у нас загрязнен, озоновые дыры в атмосфере...
— В голове у тебя озоновая дыра, — важно констатирует, и я почти с ним согласна.
Даже не одна.
— Вот у меня вопрос. Ты считаешь, что я такое заслужил?
— Я тебе снова повторяю: когда я пыталась постирать твои рубашки, ты на меня рычал! Нечего было помаду на них прятать! Будто это тайна мадридского двора, господи боже! Да весь дом о вас судачит!
— И ты мне за это шерстяной бадлон! Евгения Константиновна, вы хоть представляете, что значит быть в шерсти в цехе?! Где жара под сорок!
— Единственный цех, где я была — шоколадный. Еще в школе. Не представляю, но, надеюсь, это послужит тебе уроком! — нагло парирую, а он вот сто процентов глаза закатывает с еще одним, привычным смешком.
— Думаю, меня Господь Бог таки покарал за то, что когда-то я воровал яблоки у бабы Нюры. Она мне вечно в догонку орала, что я еще свое получу! И вот!
Теперь начинаю смеяться я. Беззвучно, прикрыв глаза, и даже когда слышу.
— А ну-ка, Котик! Говори! Что там мама? Смеется над отцом?
— Она хихикает, дедуля! Мерзко.
С укором смотрю на сына.
— Павлик Морозов!
— Но-но! Птичку нашу попрошу не обижать.
— Он сдал меня! С потрохами!
— Это потому что у него гены мои доминируют. Растет честным, порядочным пацаном, а ты вся в бабку.
Открываю рот от наглости!
— Как ты смеешь?!
— Это правда. Характер у нее — выгребная яма. И у тебя тоже. Местами. Как…
О нет-нет-нет! Истерично ищу способ отвертеться от разговора еще на намного, поэтому выпаливаю раньше, чем он закончит фразу «как дела?»
— Как съездил? Что там случилось?
Папа устало вздыхает.
— Да сборище утконосов, а не инженеры. Сломался станок, панику подняли, как будто на Землю летит астероид размером с континент!
— Сам сломался?
— Не-а, — весело отвечает, я поднимаю брови.
— Чему тогда радуешься?
— Конкуренты заглотили.
— Фу, какая мерзость слышать такое из твоих уст, — кривлюсь, но потом спрашиваю спокойно, — Починил?
— Нет, конечно! Ты белены объелась? Чтобы такое починить время нужно, чертежи всякие и прочая чухня...для кого-то, кто не работал в Красном селе. Испугали ежа голой задницей! Я тебя умоляю. У нас такое было, что в этих стерильных цехах и не снилось!
— Они должны тебе премию.
— Они ее и дали, так что…куда вы там с Котиком хотели? На Гавайи рыбок смотреть? Поздравляю. Ищи билеты.
— Ты наладить все можешь…
— А то! Как нашу ласточку, помнишь ее? Ох, летает до сих пор, голову на отсечение…
В голосе слышна улыбка и нотки ностальгии, которые я, конечно, тоже перенимаю, но не вставить свои саркастичные пять копеек просто не могу.
— Как ее забыть? Эта болотная жаба оставила неизгладимый след на моей нежной психике.
— Вот ремень бы оставил неизгладимый след на твоей нежной…кхм, психике, дорогая. Надо было его по назначению использовать.
— У тебя не было ремня!
— Еще как был! С огромной пряжкой. Кстати о ней, у меня для тебя новости.
— Я хочу их знать?
— Я хочу, чтобы ты их знала, и этого достаточно. Поздравляю! Я нашел тебе мужа.
Резко дергаюсь и морщусь, как будто лимон целиком съела. С коркой.
— Прости?!
— Ну как? Не то, чтобы прям «му-ужа», и не то, чтобы прям одного…
— А ты мастер объяснять ситуацию не туманно.
— Парнишек ко мне приставили, Евгения Константиновна. Один — дурак дураком, сын директора, и вообще не понимает в том, чем мы там занимаемся. Зато веселый. Легкий такой, поняла? Еще пляшет. Выделывал передо мной всякие штуковины, хвост пушил. Я ничего не понял из того, что он там трепал, но, думаю, тебе бы зашло. Похож на твоего музыканта Славку.
Резко краснею. Почему-то. И снова бросаю взгляд на Влада. Почему-то.
Он меня им препарирует. Щурится, я сглатываю плотный ком нервов и снова смотрю в телефон. Лучше уж туда, честно...слушать про гипотетических мужей...
— ...Второй вот мой фаворит. Молодой, почти готовый инженер! И без золотой ложки. Все сам!
— А при чем здесь пряжка от ремня?
— Как это при чем? Тебя держать в узде нужно, хамка! Первый на это неспособен в принципе, зато хоть похихикаешь,
