Наши тонкие струны - Крис Таллик
Должно быть, по ночам там весело.
– Хочешь, кофе попьем? – спрашивает Крис.
Главное – чтобы не дрогнул голос.
Маша трогает масочку.
– Я стараюсь не ходить в кафе, – говорит она. – Ну или… когда там совсем никого.
Крис ценит ее деликатность. Это ведь не отказ, а ссылка на непреодолимые обстоятельства.
На «никого» рассчитывать не приходится. В Питере еще не закончились белые ночи. Туристы бродят по улицам допоздна. Особенно любят «разводить мосты»: стоять, как бараны, и ждать, когда пролеты поднимутся и по фарватеру Невы пойдут большие корабли и баржи. А уж если какой-нибудь упоротый урод на поршаке вылетит на разведенный мост и рухнет в реку, так это вообще будет праздник. Но такое случается редко.
– Может, просто погуляем? – говорит Крис.
– У тебя же кейс тяжелый. Ты устанешь.
Это да. Лучше и сказать нельзя, думает Крис. Еще утром жизнь казалась тревожной, но легкой. Привычно бессмысленной. Пустой. А сейчас все изменилось. У нее есть не только «Гибсон», но и Маша. Это тяжелый кейс.
Но я не устану, думает Крис.
– Тогда пошли ко мне домой, – решается она. – Тут недалеко. Там у меня один младший брат. Сидит, в компе залипает. Даже на улицу не ходит.
– А родители?
– Мама на сутках. Отчим в отъезде. На своей гребаной даче.
Маша ничего больше не спрашивает. Это не просто деликатность. За откровенность обычно платят откровенностью (ну да, это тоже бессовестно). А Маша не хотела бы рассказывать правду о себе.
По крайней мере, сейчас.
– Пойдем, – говорит она вместо этого. – Только ненадолго… Мне же надо в общагу вернуться. Там на вахте всех отмечают.
Железная дверь парадной захлопывается за ними. В этом старом доме нет лифта, зато лестничные пролеты – необычайно широкие. Крис могла бы попросить на день рожденья настоящий рояль, и его бы принесли к ней на четвертый этаж с легкостью, даже не переворачивая набок.
В прихожей сам собой зажигается свет. Крис и Маша видят себя в зеркале. Если и могут быть люди разными, как огонь и лед, то это про них.
В зеркале появляется третий. Худенький и долговязый. В спортивных штанах и застиранной футболке. Он похож на сестру, хотя и не такой ярко-рыжий. И у него кудрявые волосы, довольно неряшливо подстриженные на висках.
Маша и Крис оборачиваются.
– Это мой брат Макс, – говорит Крис. – Иногда мы зовем его Маск. Потому что он шарит во всяком железе и в программах. Хотя всего лишь в десятом классе.
– Уже в одиннадцатом, – поправляет Макс. А сам во все глаза смотрит на Машу. Будто пытается рассмотреть ее губы под маской.
– Он у нас типа битмейкер. Я иногда играю под его петли, вместо метронома. Он туда прописывает ударные и бас. Довольно мощно звучит.
– Я обычно FL Studio использую, – рассказывает Маск. – А еще скачал Easy Drummer с плагинами… Бас пишу вживую, с миди-клавиатуры… Ничего сложного.
Маша в этом не уверена. Она понимает примерно половину из сказанного.
– Пошли лучше на кухню, – предлагает Крис. – А ты, Маск, с нами не ходи.
– А что так?
– Разговоры будут для взрослых.
– Ты – злобная рыжая фурия, – отзывается Макс. – Не фурри, а фурия. Как я тебя еще не придушил, не понимаю.
– Марш в будку, – говорит ему Крис.
На кухне они с Машей пьют чай.
За окном – старинный петербургский двор-колодец. Квартиры напротив очень разные. Кое-где за дорогими деревянными стеклопакетами горят хрустальные люстры. За другими окнами, пыльными и обшарпанными, с распахнутыми форточками, доживают свой век советские фикусы и столетники.
Маша сдвинула масочку на шею. Свет решили не включать.
– Хочешь, расскажу смешную историю? – говорит Крис. – Я утром ехала через мост, мимо крепости… где золотой ангел на шпиле…
– Ну да, – говорит Маша. – Я тоже ехала мимо. Очень красивый вид.
– Я ему даже имя придумала: Петрик. Иногда прошу его о чем-нибудь. Такая дурацкая привычка.
– Ну почему же дурацкая, – говорит Маша.
– В этот раз попросила, чтобы он послал мне удачу. Ну, чтобы прослушивание прошло хорошо. Понимаешь?
– Он и послал.
– Ага. Только он как будто сказал мне: ты вовсе не об этом мечтаешь. В смысле, не о прослушивании. И я подумала: wazza phuck, а ведь это правда…
Маша слегка краснеет, но в сумерках этого не видно.
– А о чем ты мечтаешь? – спрашивает она.
– Ты не будешь смеяться?
– Нет. В крайнем случае, надену масочку, и ты этого не увидишь.
Теперь краснеет и Крис. Потому что никакая она не злобная фурия, а бедная одинокая девочка. Да еще и с мальчишеским характером. Как будто они нечаянно поменялись характерами с братом.
И она говорит упрямо:
– Я хочу собрать настоящий проект. У меня… есть… несколько песенок. Ну, типа я их сама написала. Для гитары и голоса. Только я петь совсем не умею. Я пробовала записывать со своим вокалом, но нет… Все не то. Голос так себе звучит. И тут я встречаю тебя. Просто вот так, случайно, в коридоре. И оказывается, что ты поешь… так, как мне всегда хотелось петь. Ты – как будто я, только в сто раз лучше… И ты нарочно носишь маску, чтобы я совсем не потеряла голову… от восторга… Это был бы передоз, понимаешь?
Маша теребит пальцами краешек маски. И не отвечает.
– Теперь я думаю, это мой наглый ангел так придумал? Или это случайно получилось? Собеседование для нас двоих… Этот странный чел Бессонов со своими валенками… Плюс два места на бюджете. Так же не бывает, Маш. Такого… счастья… не бывает.
– Я тоже видела этого ангела, – говорит Маша еле слышно. – Только я подумала другое. Ты тоже не смейся, пожалуйста.
– Обещаю…
– Я подумала: если все это зря… если мне сегодня скажут, что я не умею петь, и все такое… то я все равно не вернусь в Архангельск.
– И тогда ты…
– И тогда я просто умру. Я не придумала, как. В эту вашу Неву брошусь или еще как-нибудь. Правда, потом какие-то старухи в автобусе начали шептаться у меня за спиной… и я не расслышала, что ответил ангел. Если он вообще что-нибудь ответил. Может, ему на меня наплевать, я же не из Питера…
– Он сказал – не сходи с ума. Даже если тебе кто-то будет вешать на уши, что ты не умеешь петь, ты их не слушай… Только они так не скажут. Совести не хватит. Потому что ты офигительно поешь. Бессонов хоть и фрик, но не дурак, он все прекрасно понимает… Я видела, как у него
