Увядающая надежда - Лайла Хаген

— Но в случае, если яд действительно попал в твой кровоток, важно, чтобы ты оставалась спокойной, чтобы пульс не ускорялся. Это мешает крови циркулировать быстрее, тем самым быстрее распространяя яд.

— И я должна оставаться спокойной, зная это?

— Это мера защиты, Эйми.

Его рука ласкает мои щеки, а затем он притягивает меня в объятия. Я прижимаюсь щекой к его груди, растворяясь в его объятиях. На мгновение я верю, что все будет хорошо. Затем боль пронзает меня снова. Я сильно прикусываю губу, чтобы не закричать. Сердце Тристана бешено колотится — я не хочу, чтобы он волновался еще больше.

— Скорее всего, у тебя в крови вообще нет яда.

— Ты ведь говоришь это не только для того, чтобы я не паниковала, верно?

— Нет, это правда. Такое случалось пару раз, когда мы были на заданиях.

Я хочу ему верить. Я хочу знать, что случилось с теми парнями, но боюсь спрашивать. Даже если они и не умерли от укуса змеи, скорее всего, с ними все равно случилось что-то плохое. И я не хочу, чтобы Тристан снова думал о тех днях. Я только недавно избавила его от кошмаров. Мое отчаянное желание узнать не стоит того, чтобы он терял свое душевное спокойствие.

— Я не беспокоюсь о яде.

Я облизываю губы и киваю. Он приносит бутылку со спиртом и начинает промывать рану. Он хмурится, его глаза исследуют укус на моей ноге, и мое сердцебиение ускоряется. Может, он и не беспокоится о яде, но его что-то беспокоит.

— Мы все еще можем уйти? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

— Об этом не может быть и речи, — говорит он. — Ты не можешь идти.

Затем он добавляет:

— Я мог бы нести тебя.

— Мы были бы слишком медлительными. И легкой добычей.

Мы оба замолкаем, вероятно, думая об одном и том же. Мы и здесь легкая добыча.

— Я пошлю спасательной команде сообщение: мы отложим отъезд на несколько дней, пока ты не поправишься.

Я не выздоравливаю. Моя нога начинает опухать в первые несколько часов, и я почти не сплю из-за страха, что не проснусь или моя нога увеличится вдвое во сне. Тристан не спит всю ночь, просто держит меня в объятиях, время от времени проверяя, как моя нога. Оказывается, змеи не выделили яд, когда кусали меня — возможно, они вообще не были ядовитыми. Если бы это было так, я бы уже была мертва. Но, тем не менее, что-то столь же опасное нависает надо мной.

Инфекция.

Инфекция беспокоила Тристана с самого начала. Поскольку у нас нет антибиотика, остановить ее распространение невозможно. Дезинфекция спиртом мало что дает. Опухоль почти исчезла на второе утро, но края раны приобретают вызывающий тошноту фиолетово-желтый оттенок. Тристан наложил на это повязку, а я надела длинное платье, чтобы не видеть этого, но сокрытие этого не делает его эффект менее заметным. Я не могу ходить, даже с тростью, которую делает для меня Тристан. Я вообще отказываюсь выходить из самолета. Об отъезде на встречу со спасательной группой не может быть и речи. Наш лучший шанс — дождаться их здесь. За исключением того, что это не очень хороший шанс — даже не реальный. Ягуары прикончат нас до того, как прибудут наши спасатели.

Теперь они заходят к нам за ограду и днем. Их всего четверо. Мы вынуждены оставаться в самолете и держать трап поднятым над землей. Тристан охотится с края двери. Он разрабатывает хитроумную систему извлечения своей добычи, привязывая тонкую нитьк концу стрелы. После того как пронзенное копьем животное упадет на землю, он натягивает нить до тех пор, пока добыча не окажется у него в руках. Это работает не всегда, потому что движение привлекает внимание ягуаров, и иногда они захватывают животное до того, как Тристану удается подтянуть его к нам. Мы чаще остаемся голодными. Мы также постоянно испытываем жажду, потому что его система не работает, чтобы приблизить к нам корзины с водой, поэтому мы собираем дождевую воду, выстраивая наши старые банки из-под содовой на краю двери и надземной лестницы. Тристан пытался стрелять в ягуаров, но они умны. Как будто они могут точно определить момент, когда он выпустит стрелу, даже если кажется, что они сосредоточены на чем — то другом — например, едят наш ужин — и уходят с дороги.

Если мы сможем дожить до прибытия спасательной команды, у них будет оружие, и они смогут немедленно уничтожить ягуаров. Но две недели — это долгий срок, чтобы питаться воздухом, и очень долгий срок, чтобы противостоять такой серьезной инфекции. И все же я цепляюсь за надежду, что буду сопротивляться. Но надежда увядает день ото дня.

На пятый день после укуса я понимаю, насколько нереалистична эта надежда. Тристан в кабине пилота, и я одна в салоне. Я тащусь по проходу к своему чемодану. Мне нужно сменить платье, потому что я не выношу вида крови и гноя на нем. Я делаю все возможное, чтобы поторопиться, чтобы вернуться на свое место до того, как Тристан покинет кабину пилота. Он настаивает, чтобы я вообще не двигалась, и был бы вне себя, если бы увидел меня. Но мне нужно двигаться, иначе я прирасту корнями к своему месту. Хотя двигаться чертовски больно. Я меняю платье. Повязка на моей ноге привлекает мое внимание. Я не смотрела на рану уже два дня. Тристан не позволяет мне, даже когда меняет повязки. Кусая губы, я открываю ее, и мое сердце останавливается, когда мои глаза пытаются охватить весь этот ужас. Изображение расплывается, когда слезы наполняют мои глаза, и понимание просачивается внутрь.

Мне не станет лучше.

Я не продержусь до прибытия спасательной команды.

Я рыдаю от ярости из-за несправедливости всего этого. Слезы текут по моим щекам, когда все мое тело начинает трястись. Я пытаюсь успокоиться, но терплю неудачу. Почему это вообще имеет значение?

Когда я слышу шум из кабины пилота, я вспоминаю, почему важно успокоить себя. Я не могу позволить Тристану увидеть меня такой. Он должен знать, насколько серьезна моя рана. Вот почему он не позволил мне это увидеть. Но он не должен знать, в какоя отчаянии. Я ползу обратно на свое место как раз в тот момент, когда Тристан выходит из кабины. Он не идет в мою сторону, а остается у двери самолета, присев на корточки спиной ко мне. Я благодарна, что сижу во втором ряду, между мной и Тристаном несколько