Увядающая надежда - Лайла Хаген

Эйфория, которая раньше окрашивала его голос, все еще освещает его лицо, но под тонкой вуалью беспокойства. Это может быть незаметно для кого-то другого, но не для меня. Я так хорошо знаю Тристана, что могу прочесть даже малейшие знаки. Легкое подергивание глаза. То, как он потирает затылок рукой, прикусывая зубами нижнюю губу. Я ищу, что могло вызвать это, но не могу понять. В команде спасателей нет ничего, что могло бы вызвать у него что-то, кроме радости. Тогда я понимаю… есть одна вещь…

— Кто собрал спасательную команду, Тристан? — спрашиваю я, мои ладони внезапно вспотели.

— Крис. Он с ними, — отвечает Тристан, избегая моего взгляда. Его голос дрожал, когда он произносил имя Криса, но его тон становится очень оживленным, когда он продолжает.

— Тебе следует осмотреть свой чемодан, нет ли там чего-нибудь, что могло бы помочь в поездке. Мы отправляемся завтра утром. Я поохочусь, чтобы мы могли поужинать.

— Не выходи за ограду.

— В этом нет необходимости. Сегодня здесь полно птиц в пределах досягаемости.

Тристан встает с трапа, но я еще долго стою, прислонившись к нему спиной. Это не то, как я представляла себе встречу с Крисом. Этого не должно было быть здесь, в лесу, среди деревьев и птиц, которые были безмолвными свидетелями нашей с Тристаном любви. Это место принадлежит нам и только нам. Я прокручиваю в голове гипотетический разговор с Крисом. Это не снимает моего беспокойства. Особенно когда я вспоминаю кольцо в моем чемодане. Что бы я ни сказала, это будет ужасно. Крис собрал целую команду, чтобы отправиться в тропический лес и спасти свою невесту. И когда он находит ее, она влюблена в кого-то другого. Плохая оплата. Я не могу все исправить. Тем не менее, я очень тщательно готовлюсь к своей речи. Моя защита. Мое предательство.

Если бы я знала, что у меня не будет возможности произнести ни единого слова из этой речи, я бы провела эти часы по-другому.

Глава 28

Эйми

Рано утром на следующий день я выхожу из самолета, чтобы поискать яйца. Это будет наша последняя трапеза перед отъездом, и я хочу, чтобы она была сытной. У нас есть кое-какие остатки от птицы, которую Тристан поймал вчера, но этого будет недостаточно. Мой желудок сжимается при виде многочисленных свежих отпечатков лап на земле. Тристан готовит приманку, которую мы будем использовать, чтобы выманить ягуаров. Я молюсь, чтобы это сработало, и забираюсь на одно из деревьев с внутренней стороны забора, держа корзину в левой руке. Я нахожу достаточно гнезд на верхних ветвях, чтобы наполнить свою корзину яйцами. Мои мысли продолжают метаться между тем, чтобы быть так близко к безопасности, и моей быстро приближающейся встречей с Крисом. Я не обращаю столько внимания, сколько следовало бы, на свое окружение, когда спрыгиваю с дерева с корзиной, наполненной яйцами. Я осматриваю местность в поисках любых признаков ягуара, ожидающего, чтобы вонзить в меня свои клыки и разорвать меня на части, и, не увидев ничего, возвращаюсь к самолету. Или, по крайней мере, я пытаюсь это сделать.

Меня останавливает не ягуар, а острый укус в левую лодыжку. Я вскрикиваю, роняя корзину. Мое сердце подскакивает к горлу примерно в тот же момент, когда я опускаю глаза на землю. Мой желудок сжимается, когда я вижу полдюжины черных тонких змей, ползающих вокруг моих ног, две с открытыми ртами, готовые снова вонзить зубы в мою ногу. Я ступила прямо в логово гадюки, которое обнаружила в первые недели нашего пребывания здесь, но забыла об этом. Адреналин проходит через меня, когда мои ноги рвутся вперед, не раньше, чем я чувствую второй острый укус. С головокружением от ужаса и боли я мчусь к самолету, вскоре запыхавшись, но боясь остановиться, потому что, если я это сделаю, поддерживающий меня адреналин может поддаться действию яда.

— Тристан, — говорю я, когда подхожу к лестнице, прислоняясь к перилам. Крупные капли пота стекают по моему лбу. Тристан смотрит на мои руки без корзины с поднятыми бровями, но его недоумение превращается в маску ужаса, когда я указываю на свои ноги. Я смотрю вниз и бросаюсь вперед, меня рвет. Плоть разорвана в том месте, где вторая гадюка укусила меня — без сомнения, ее клыки все еще были в моей плоти, когда я бежала — кровь сочилась, когда яд просачивался внутрь. Это зрелище вызывает у меня тошноту, но меня больше не тошнит. Вместо этого я теряю равновесие. Тристан ловит меня как раз перед тем, как я падаю на землю. Он поднимает меня на руки и спешит внутрь самолета. Я пытаюсь игнорировать пульсирующую боль в ноге, но терплю неудачу, прикусывая кулак, чтобы не закричать.

Когда Тристан опускает меня на стул, я хочу поднять ногу, чтобы получше рассмотреть рану.

— Нет, — говорит он, хватая меня за бедро, чтобы удержать мою ногу неподвижной.

— Важно держать поврежденную часть ниже уровня сердца.

— Что теперь? — спрашиваю я.

Тристан проводит рукой по волосам, не встречаясь со мной взглядом. Паника нарастает в моей груди от его молчания.

— Тристан? Как нам вывести яд?

Я помню, как читала в путеводителе, что никогда нельзя высасывать яд из укуса ядовитой змеи… или использовать жгут, чтобы остановить распространение яда. Это может вызвать гангрену. На самом деле, руководство подчеркнуло, чтобы вы ничего не предпринимали и как можно быстрее добрались до медицинского отделения, потому что яд быстро попадает в кровоток. Это показалось мне разумным советом, когда я его прочитала. Теперь это кажется жестокой шуткой. Тем не менее, я продолжаю надеяться, что Тристан научился какому-нибудь экстренному трюку за время службы в армии. Отчаяние в его глазах говорит прямо противоположное.

— Мы не можем, — говорит он, и, несмотря на то, что его голос кажется спокойным, ровным, я слышу, как его уверенность начинает давать трещины.

— Но, может быть, никакого яда нет.

— Никакого яда?

Я повышаю голос, отчасти потому, что новая волна боли только что пронзила меня, а отчасти потому, что то, что он говорит, смешно.

— Ты забыл, где мы находимся? Даже чертовы лягушки здесь ядовиты.

— Послушай меня. Когда ядовитая змея нападает, она не всегда выделяет яд.

Его голос дрожал, когда он произносил первые слова, но по мере того, как он продолжает, его речь становится более плавной, почти официальной. Должно быть, он говорил это раньше, может быть, одному из своих товарищей, когда они были