Эми Дженкинс - Медовый месяц
Я протолкалась сквозь лес бедер, локтей и сумок, двигаясь так, чтобы никто не стоял на моем пути. Когда я наконец спустилась по лестнице в холл, то увидела обширный мраморный зал с фонтанами, деревьями, вышибалами и улыбающимися швейцарами, а за ними – вереницу стеклянных дверей на улицу. Наверное, прошел дождь, поскольку огни с дороги красными пятнами расплывались в стеклянных дверях.
Я увидела стоящего на тротуаре человека; огни из дома выхватывали его покрытые изморосью волосы, а когда он обернулся и открыл дверь, я ничуть не удивилась, узнав Алекса.
Он шел ко мне. На нем был смокинг – меня убивает, как в Нью-Йорке одеваются.
Я сказала: «Добрый вечер» – что, мне показалось, вполне соответствовало формальности случая.
За спиной у Алекса возникла Черил.
– Привет! – воскликнула она, словно была вне себя от радости видеть меня. Серьезно. – Вы следите за нами? Подстерегаете? Эй, – сказала она, хватая меня за локоть и уводя в глубь здания, – я только что видела на улице вот такого толстяка. Невероятно ТОЛСТЫЙ! Заполнил собой весь тротуар.
– Я думала, вы уехали в свадебное путешествие, – проговорила я не очень убедительно.
– Свадебные путешествия существуют для удовольствия, верно? – ответила она.
– Верно, – согласилась я.
– А мы получаем удовольствие прямо здесь, в городе.
К этому времени мы уже дошли до лифта.
– Вообще-то, я собиралась уйти, – сказала я.
– О нет, останьтесь, – ответила она. – С вами так забавно.
И вот я снова на тусовке. Но не пробыла я тут и полминуты, как ко мне возвращается здравый смысл. Меня не должно здесь быть. Я выпиваю пару коктейлей. Мне не следует этого делать, доходит до меня. Здравый смысл отступает. Я танцую. Мне не следует этого делать, доходит до меня.
«И вот любовь наконец пришла, и я благодарю Бога, что живу». Ладно, послушайте, я не говорю, что во всем случившемся виноваты слова из песни. Я этого не говорю. И однако же убеждена, что, если мы приведем суду все свидетельства, если расследуем и беспристрастно разберем все обстоятельства, мы вынуждены будем допустить, что слова песни оказали свое воздействие. Именно так.
В свою защиту: не понимаю, как это, кормясь чувствами попсовых песен более двадцати лет, я совершенно избегала их влияния.
«Мой первый, мой последний, мое все, я не могу жить без тебя, я буду всегда тебя любить и буду рядом где бы ты ни был, – ты слишком хорош, чтобы быть правдой, я не могу оторвать от тебя глаз». Я хочу сказать, что подобное звучит постоянно, но в ту ночь я услышала эти слова как будто впервые. До меня вдруг дошло, о чем это все. Я с некоторым удивлением поняла, что слишком долго была очень замкнута. Я ощутила в песне всепоглощающее томление и тоску, и они эхом отозвались в моем сердце.
Я танцевала сама по себе. Три глотка моего третьего коктейля – и я обнаружила, что меня кружит в вальсе большой коренастый пьяный парень; меня ошеломила странная смесь алкоголя и лосьона после бритья в его дыхании и густые волосы на шее. У меня было чувство, что он много занимался спортом, был членом мафии или что-то в этом роде. А потом он споткнулся, и мой коктейль упал на пол. А потом я почувствовала, что где-то рядом Алекс, и, вырвавшись из захвата коренастого парня, повернулась к Алексу. Парень, кажется, перехватил мой взгляд, потому что пробормотал что-то презрительное, я не расслышала что, а Алекс что-то сказал в ответ. Потом я поняла, что коренастый парень слегка ударил Алекса, отчего Алекс попятился.
Я увидела направлявшуюся к нам Черил. Поняла, что и Алекс увидел ее. Он повернулся и скользнул прочь сквозь толпу.
Рядом со мной материализовалась Флора.
– Тебе лучше держаться от него подальше, – проговорила она, глядя вслед Алексу.
– Я никогда С НИМ и не была, – ответила я.
– Не очень повезло парню.
– Ты так думаешь? – сказала я, трезвея.
– В любом случае не ходи туда, – проговорила Флора очень сурово.
Я направилась было за Черил, которая пошла за Алексом, но она потеряла его из вида. Я обогнала ее, пробралась через сборище и пошла по коридору. Остановилась, как мне показалось, возле мужского туалета, но, когда взглянула на дверь, обнаружила, что на ней стоят рядом две фигурки – мужчины и женщины. Я подумала, что это, возможно, знак. То есть я поняла, что это знак на двери, – но подумала, что это еще и знак свыше. Мимо меня прошла какая-то женщина, и я сообразила, что это унисекс. Я раньше слышала о таком. А теперь вошла.
Увидев, какой там шик, я решила, что это помещение для VIP и в кабинки здесь заходят только для того, чтобы ширнуться. У умывальника стоит Алекс и смотрит на меня в зеркало. Он в другом мире. Я останавливаюсь. Я не хочу разбивать стекло.
Потом мужской голос у меня за спиной говорит: «Угу!» У этого парня такая медлительная манера говорить, что не оставляет сомнений: какие бы часы он ни носил сейчас, вырос он не в высшем обществе. Парень хлопает Алекса по плечу и говорит: «Думаешь, мы с тобой кончили?» Ясное дело, что это мой коренастый кавалер.
Все затихают, как будто поднялся занавес. Все мгновенно понимают, что это СЦЕНА. Возникает замешательство – как будто вы попали в театр еще до того, как все привыкли к мысли, что придется наблюдать за тем, как взрослые люди притворяются.
Во-первых, Алекс не обернулся, и это меня удивляет. Во-вторых, мне становится по-настоящему страшно – до меня вдруг доходит, что Алекс находится в особом положении и для него это уже не забавно. Впрочем, и раньше в этом не было ничего забавного – но вы понимаете, что я хочу сказать.
Тем временем коренастый почувствовал, что им пренебрегают. Раз Алекс не собирается плясать под его дудку, придется завести новую музыку. Коренастый смотрит на его обручальное кольцо. И говорит:
– У тебя половые проблемы в браке, если ты суешься, куда тебя не просят?
Очевидно, в его неандертальском мире это замечание настолько ниже пояса, что не может остаться без ответа. Но Алекс просто заканчивает мыть руки, высушивает их и бормочет:
– Ты же знаешь, что… – и не заканчивает фразу.
Неандерталец прямо-таки взрывается в своем мощном теле.
– Что?
Мы – зрители – ерзаем на краешке наших метафорических кресел.
– Кажется, мне не следовало сюда приходить. – С этими словами Алекс разворачивается и бьет неандертальца прямо по морде. Зал замирает. Неандерталец падает на задницу и отползает по полу.
Вы, наверное, думаете, что мы, зрители, напуганы, но мы, похоже, просто испытываем нарастающую неловкость. Во всяком случае, какую-то разновидность неловкости. Что-то вроде секса на виду у всех. Насилие в кино проходит гладко и уверенно – оно хорошо поставлено и отрепетировано. А тут все идет неуклюже и как-то сомнительно. Вызывает неловкость.
