Вечно ты - Мария Владимировна Воронова
Однажды ей показалось, что острота момента миновала, конфликт выдохся, она подошла к маме, сказала «давай поговорим!», но услышала только «о чем мне с тобой разговаривать? Хорош он был в постели или нет? И сколько раз ты испытала оргазм?».
Люду будто мокрой тряпкой по лицу ударили, она убежала к себе и больше уж не пыталась ни с кем мириться.
Папа, кажется, был на ее стороне, но никогда бы этого не признал официально, чтобы не огорчать маму. Он молчал, как все остальные, но иногда ласково смотрел на дочь, и ей становилось легче.
Так прошло лето, давшее Люде передышку благодаря родительскому отпуску. Они втроем с бабушкой уехали в Крым, а терпеть ненависть одной Веры оказалось не так уж и сложно.
Да, впрочем, все это было не так страшно по сравнению с тревогой за Льва. Люда даже суеверно думала, что чем хуже ей приходится здесь, дома, тем легче Льву там. Пусть в семье ее ненавидят хоть в десять раз сильнее, лишь бы только он вернулся живым и здоровым. Хотя бы живым.
Она жила от письма до письма, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Ведь в трубке мог послышаться любимый голос, но могла оказаться и Варя – с известием… Люда запрещала себе додумывать, с каким именно. В редкие и короткие телефонные разговоры Лев уверял, что жизни его ничего не угрожает, обстановка спокойная, как в любой другой воинской части на территории СССР, но Люда понимала, что это, скорее всего, ложь.
Ожидание казалось вечностью, но вот миновало лето, с дождями и туманами пришел новый учебный год, листва, казалось только вчера проклюнувшаяся из почек, пожелтела и опала, дети в парке плели венки из кленовых листьев и собирали желуди. Время летело.
Лев вернулся в конце октября, похудевший, загорелый, но Люде казалось, что изменился он не только внешне. Что-то появилось в глазах темное, печальное, и это что-то, кажется, не имело к ней отношения. Ее задача была простая – любить, обнимать и не задавать лишних вопросов.
Люда думала, что ему дали отпуск, но оказалось, Лев поступил в какое-то загадочное «распоряжение». Видно, это было не очень хорошо, потому что Лев ходил задумчивый и тихий, и Люда на всякий случай не напоминала, что они собирались подавать заявление в загс.
Они виделись почти каждый день, Лев, как и в прошлый отпуск, встречал ее после работы, они гуляли по темным осенним улицам или шли к нему. Когда Варя пропадала на дежурстве, удавалось побыть вместе, а когда была дома – подолгу пили чай и слушали ее медицинские рассказики, казавшиеся Варе смешными, а Люде – ужасными.
Однажды Лев спросил, почему она не зовет его к себе, знакомиться с родителями, пришлось в общих чертах обрисовать обстановку, опустив часть, касающуюся Люды как падшей женщины.
– Да… – Лев почесал в затылке, – мне это непонятно, но что есть, то есть. Получается, благословения родителей мы не получим?
– Получается так.
– Плохо. Слушай, Люда, тут такое дело… Ты согласилась выйти замуж за генерала, но очень может статься, что тебе придется выходить за не пойми кого.
– То есть не за тебя, что ли? – встрепенулась она.
– За меня, но не за генерала, – терпеливо пояснил он, – у меня по службе появились серьезные проблемы, из-за которых могут уволить или даже разжаловать. Ты как?
– Мне главное, что с тобой, – сказала она.
– Да? Тогда пойдем подадим заявление. Правда, сейчас у меня командировки нет, придется ждать месяц, как обычным людям.
В тот же день они заполнили бумаги в районном загсе, и Люда официально стала невестой. Как было бы здорово, если бы можно было поделиться этой радостью с родными, посмеяться, поплакать, а потом всем вместе планировать свадьбу… Бабушка бы помогала шить платье, папа с мамой составляли список гостей и прикидывали, получится ли всех разместить в квартире или придется снимать зал. Она бы взяла Веру свидетельницей и заставила Льва взять себе неженатого свидетеля, и вообще пригласить побольше свободных друзей, чтобы Вера обязательно нашла свое счастье, потому что есть примета, когда люди знакомятся на чужих свадьбах, то после своей живут потом долго и счастливо.
Теперь всего этого не будет из-за ее глупого и беспечного поведения. Если бы она тогда не забыла сразу извиниться перед бабушкой, если бы сразу спросила у родителей, можно ли идти на свидание со Львом… Они бы спокойно все обсудили, придумали, как обойти скользкий момент, что знакомили его с одной сестрой, а он выбрал другую, и не было бы этого многомесячного изнурительного бойкота. Нет, права была бабушка, когда с детства вдалбливала им с Верой «только не делайте ничего потихоньку!». Все тайное становится явным, азбучная, казалось бы, истина, но как тяжело она доходит! Как хочется в нее не верить, особенно когда точно уверен, что попадет, а ты не сильно-то и считаешь себя виноватым. Или когда собираешься сделать что-то, по твоему мнению, хорошее, но знаешь, что тебе это запретят. Очень трудно тогда удержаться от соблазна все скрыть, и небольшая оплошность, помноженная на грех лжи и подросшая во времени, превращается в настоящее преступление.
Нет, Люда с себя вины не снимала. Больше того, ей показалось бы странным, если бы семья отреагировала на ее выкрутасы как-то иначе. В прошлом веке, в реалиях которого до сих пор живут мама и бабушка, потерявших невинность благородных девиц с позором выгоняли на панель или ссылали в монастырь, а то и убивали, так что она еще легко отделалась. С ней просто не разговаривают.
И все-таки она сделала последнюю попытку примириться. Специально пришла домой пораньше, чтобы не опоздать к семейному ужину, и, когда подали чай, выкрикнула, как утонувший в проруби пытается пробить ледяную кору над головой:
– Хочу сообщить, что у нас со Львом двадцать шестого ноября свадьба!
За столом воцарилось молчание.
– Что ж, поздравляю, – наконец процедила бабушка, – хотя бы прикроешь свой грех.
– Да, не так я хотела выдать замуж свою дочь, – вздохнула мама, – совсем не так.
Вера, оттолкнув тарелку, выскочила из-за стола и убежала в свою комнату, хлопнув дверью так, что хрусталь в буфете зазвенел.
– Надеюсь, ты понимаешь, Людмила, что после того, как ты устроила нам настоящий ад, ни о каком нашем участии в твоей свадьбе и речи быть не может? – Бабушка положила в чай одну ложечку сахара и размешала его нарочито медленно.
– Я просто сообщила, а вы сами
