После развода. Самая красивая женщина - Ария Тес
Сказав все, что я хотела сказать, разворачиваюсь и ухожу в здание гостиницы. Честно? на легкой волне и с легкой улыбкой. Если они хотят разбить друг другу морды — пусть бьют. Хотя я хочу верить, что Егору не это будет не важнее, а…
- Погоди, - слышу его голос и ощущаю за спиной теплоту его тела.
Поднимаю глаза.
Егор улыбается, открывает мне дверь и приглашает войти.
- Что? Я же обещал тебя проводить.
В сердце разливается тепло. Из рассказа Пушкина, я знаю, что с Глебом у них была пара тройка конфликтных и спорных ситуаций. Он называл его «вертлявым, хитрожопым ублюдком с хорошо подвешенным языком», и было немного страшно, что на фоне всего этого дерьма, он выберет их разборки, а не меня, но…нет. Мы вместе заходим в фойе и вместе идем до лифта. Не знаю, чем закончится все, только девочка-принцесса во мне все равно пишит и прыгает, как чокнутая.
Он выбрал меня! Он выбрал меня! Он выбрал меня!!!
А не свое задетое эго, и это радует…и от этого очень хорошо…
«Ночь, когда все изменилось...»
Глеб
Когда я останавливаюсь рядом со своим домом, то стойко ощущаю не только тяжесть в области груди, но и огромное НЕжелание подниматься на свой этаж, открывать дверь своим ключом и заходить в свою квартиру.
Я не хочу туда заходить. Не хочу домой, потому что это и не дом мне, а какой-то…перевалочный пункт.
Вот так это сейчас ощущается.
Слова Ани стали чем-то вроде холодного душа, который окатил меня с ног до головы.
Думал ли я о том, что сделал с ней? С нами? Если честно, то нет. Она права была в этом: я ни разу так и не подумал о том, что сделал. Не знаю почему. Я просто старался не возвращаться в ту ночь, когда приехал и сказал ей о том, что делаю за ее спиной. Я старался не думать о том, как это было больно услышать. Старался не замечать собственных ощущений от слез на ее лице — я просто хотел посильнее зажмуриться и стереть эти воспоминания. И я жмурился три года, я стирал, но оказалось, что это тебе не подправить в черновике написанное карандашом. Принцип ластика здесь не работает, и по факту я просто загнал всю ту боль, весь тот стыд и всю неуверенность и злость глубоко в недра своего сознания.
А оно ждало.
О да, оно ждало меня терпеливо и верно. Охраняя то, кем я когда-то был…
Я ведь и правда больше не Глеб Гришин. Точнее, я совсем другой человек, который, похоже, даже мне не нравится. Подошел бы я к ней раньше? Ни за что. Попробовал бы я ее использовать? Ни в коем случае. Я любил Аню, я ее ценил и уважал, а потом все как-то изменилось. Я стал относиться к ней, как к должному, а когда она стала мне не нужна, я просто выкинул ее на улицу. Чтобы через три года подобрать и попытаться снова использовать…
Блядь, что же ты творишь, Гришин?…
Убираю волосы с лица, подставляя его крупным, холодным каплям дождя.
Ты же никогда таким не был. Когда успел измениться? Или я всегда был таким, кто не гнушается нечестными путями выбивать то, что ему полагается? Как ему кажется, по крайней мере, а? Вдруг желание доказать, что я чего-то стою — для меня важнее остального? Я азартный. Я люблю конкуренцию, в которой люблю побеждать, и да, я готов признать, что следую простому правилу: победа любой ценой.
И я об этом никогда не думал. О том, что цену буду платить не я вовсе, а люди, которые мне дороги. Хотя так и вышло по итогу: цену заплатил не я, а она. Это Аня вывезла на своих хрупких плечах все то дерьмо, которое я на них свалил.
А я свалил.
И свалил в закат с новой, классной подружкой, на которую у меня только условный рефлекс срабатывает. Но я думал, что это круто, да? Кажется, да. Мне этого было достаточно, потому что я считал, что все женщины априори — это Аня.
Какая преступная халатность…
Не знаю, почему именно сейчас? Но слова Ани сильно на меня повлияли. И я снова и снова вспоминаю, как три года назад позволил себе просто прийти и вывалить на нее свою правду, которая принесла боль. А мне? Было ли мне важно? Нет, и это честно. Мне было все равно. Я был в эйфории, я был во влюбленности. Как мне тогда казалось. Остальное — побочное. Дом, отношения, Аня — все побочное, даже в каком-то смысле мешающее мне делать то, что я хочу открыто. А я хотел Стефанию. Очень сильно. Настолько сильно, что эмоции застилали зрение и разум.
Мне нечем себя оправдать, даже если бы я этого хотел, но хочу ли я? Нет, не хочу. Пора признать правду, которую никому не нравится признавать. И я говорю даже не о том, что ошибся, выбрав не ту женщину. Я говорю о том неприятном чувстве, что ты — дерьмовый человек в сухом остатке. Ты способен на подлость, ты способен на гадость, ты можешь изменять женщине, которая посвятила себя тебе, а потом приходить домой и смотреть ей в глаза, как ни в чем не бывало.
Это неприятно признавать, и горечь продолжает растекаться по моему языку. Потому что я не хочу прекращать. Сегодня ночью я хочу быть максимально честным с самим собой.
Поднимаю глаза на здание своего дома. Окно нашей спальни горит мягким светом, а это значит, что Стефания не спит. Сейчас я поднимусь, она снова посмотрит на меня безразличным взглядом, а потом опустится на колени? Или снимет трусики и потащит меня в постель? Наверно, так и будет. А я снова не буду ощущать ничего, кроме пустоты от таких же пустых побед…
Да, Аня… - усмехаюсь уголком губ, - Ты мастер слова, я отдаю тебе эти лавры, дорогая. Почти ничего не сказала, а попала в точку, и теперь я не могу представить себе, как буду жить дальше.
Потому что я не хочу прекращать думать о том, что я сделал. Я, словно мазохист, собираюсь вспоминать снова и снова, чтобы просто…не знаю, осознавать? Принимать? Наверно, так и есть. Может быть, все беды мои как раз в этом и кроются — в
