Бывшие. Уже не вернуть (СИ) - Крамор Марика
— И… — раздаётся сзади меня осторожный, громкий голос Нила, — что бы ты сделала? Если бы все же раздобыла тогда мой номер.
— Умоляла бы тебя… — произношу прерывающимся шепотом. — Поверить. Не забывать меня. Не ломать нас.
Передо мной захватывающая картина: полстолицы как на ладони. Город в движении, вечная спешка и суета… но все это плывет перед глазами и расплывается, мороз сковывает душу.
— Умоляла бы не бросать меня на растерзание произошедшему горю, — я продолжаю исповедь, не в силах уже остановиться. — Я нашего ребенка потеряла! А ты обвинил меня в его убийстве и преспокойно уехал, отняв у меня возможность хотя бы оправдаться по-настоящему. Отнял наш шанс. Ты хотя бы можешь представить себе, каково это… услышать от самого близкого страшные слова? Нееет, Нил… Не можешь. Я искала у тебя защиту и утешение, но ты стал моим палачом, вместо опоры. Ты выбил почву из-под ног. Сам рассудил. И приговор вынес. Ты бездушный человек, Нил. И нет у тебя сердца… Мне же восемнадцать лет было. Восемнадцать всего…
Как только я замолкаю, оттого, что голос сорвался, гробовая тишина воцаряется в комнате. Я отчетливо слышу мужское дыхание. Прямо за своей спиной. Клокочущее. Сиплое.
— И я ходила еще к двум врачам перед тем, как… — тяжело сглатываю, потому что не могу произнести это вслух, я падаю с высокого каменистого выступа и лечу прямо в бурные волны, они обнимают меня, и я не чувствую, как кислород в легких стремительно заканчивается… — и оба сказали одно и то же. А тебе не говорила, чтобы пустую надежду не давать. Чтобы ты не ждал. Потому что надеяться было не на что. Ты думаешь, это было легко? Безнадежно ожидать ответа… и оба раза услышать, что никакой ошибки нет?! Ребенок погиб, ну, что я могла сделать, Нил?!
Я неконтролируемо всплескиваю руками и чувствую, как сильные пальцы неожиданно перехватывают и переплетаются с моими. Руки Нила дрожат, он перекрещивает предплечья на моей груди и крепко-крепко прижимает меня к своей груди. Его трясет всего, самоконтроль ему отказывает напрочь.
Мне бы оттолкнуть, запретить навсегда к себе прикасаться, но мужской безрассудный порыв дарит то самое странное ощущение. Дерево. Запах этого мужчины впитался в мою кожу, проник в кровь, безнаказанно пронесся сквозь восемь лет жизни без Нила. И теперь эта неуместная близость вновь дарит чувство защищенности и домашнего уюта. Вопреки всему…
— Зачем ты без меня ходила? — срывающимся голосом возражает Нил. — Мы могли бы вместе пойти. Я приехал бы. Послал бы все к чертям и приехал бы! Вернулся бы к тебе! Я же сказал!
— Потому что так нельзя. Потому что я и так выплакала слишком много слез. Потому что даже папа сказал мне, что я извожу тебя слезами и истериками. Потому что мне нужно было хоть немного времени прийти в себя. Да и тебе тоже.
— Арина, — потрясенно шепчет он мне на ухо. — Лучше плач и истерики, чем твое равнодушие и спокойствие, после того, как мы потеряли малыша. Да лучше бы ты кричала и утопила меня в слезах, чем видеть твое полное отстранение. И то, как ты постепенно вычеркиваешь меня из жизни, медленно, но верно отодвигаясь к другому, получив освобождение от меня.
— Освобождение?! Но я его не хотела! Не желала! Мне казалось, так будет лучше, так будет тебе легче…
— Да как ты не понимаешь? — прижимает к себе еще сильнее, отнимая мой воздух. Он как порыв неистового ветра, ведет за собой, и противостоять не получается. — Мне не нужно было легче. Мне нужно было с тобой… и неважно где, важно, чтобы ты была рядом, но ты безостановочно отстранялась…
Не знаю, в какой именно момент я освободила кисти и когда накрыла ладонями его крепкие предплечья. А сейчас и вовсе вцепилась в них, как в спасательный круг, чтобы не захлебнуться в губительном водовороте. Мне дурно от собственных ощущений. Но… вот же он. Мой родной, но такой далекий.
— Мы с Дымом только друзья, и тогда на улице я попросила его подыграть мне. Чтобы тебя разозлить ещё больше.
Не понимаю, зачем я это говорю, но такой момент… не могу промолчать. Хочется облегчить душу. Кажется, что если не сейчас, то никогда уже.
Может быть… мы сможем остаться, если не друзьями, то хотя бы не врагами? Возможно, еще получится перешагнуть через незабываемое прошлое? Опустить, потому что жить с этим невыносимо.
— Снова не веришь, — ухмыляюсь я разочарованно. Пусть и впустую, но пробую снова. — Хочешь знать, что мы с Дымом готовили тебе на день рождения?
Он смотрит жестко. Словно все, что сейчас было, не имеет для него ни малейшего значения. Вообще, ничего!
Все в пустоту! Ему все равно!
Глубоко внутри что-то болезненно вибрирует, и к горлу подступает горький комок.
Я не могу найти в себе силы уйти. Отказываюсь поверить, что для меня его «я ухожу» стало концом света. А для Нила это был просто пустяк. Плюнул, перешагнул и забыл. И ни разу об этом не пожалел…
На его лице ни один мускул не дрогнул даже сейчас. Под непроницаемым мужским взглядом я чувствую себя жалким посмешищем. Мусором, на который Нил нечаянно наступил и запачкал подошву брендовых ботинок.
Ничтожная. Именно такой я себя сейчас ощущаю. Я так хотела, чтобы он услышал меня. Не сейчас. Тогда. В слезах я приезжала к его матери, просила оставить мне его контакты. Умоляла ее. Мне нужно было с ним поговорить. Ну, так ведь нельзя, как он… Я бы попыталась достучаться, объяснить ему снова, что все это неправда, хоть что-то сделать. Но… ничего не сработало. И даже папа в грубой форме отказал мне в такой смехотворной просьбе — раздобыть телефон Нила.
Это лишь потом я прислушалась к сочувственным, чистосердечным словам мамы. И поняла. Если бы я нужна была Нилу, он бы вот так категорично всё не оборвал. Значит, ему это ничего не стоило. Значит, вырвался на свободу. Значит, только этого и ждал. Вздохнул легко.
Я и сейчас отчетливо вижу жалящее безразличие.
На ватных ногах приближаюсь к панорамному окну. Украдкой стираю слезы. Предательские слезы!
Обхватываю плечи ладонями. Вновь чувствую себя той самой маленькой девочкой, которую расстреляли в упор.
— И… — раздаётся сзади меня осторожный, громкий голос Нила, — что бы ты сделала? Если бы все же раздобыла тогда мой номер.
— Умоляла бы тебя… — произношу прерывающимся шепотом. — Поверить. Не забывать меня. Не ломать нас.
Передо мной захватывающая картина: полстолицы как на ладони. Город в движении, вечная спешка и суета… но все это плывет перед глазами и расплывается, мороз сковывает душу.
— Умоляла бы не бросать меня на растерзание произошедшему горю, — я продолжаю исповедь, не в силах уже остановиться. — Я нашего ребенка потеряла! А ты обвинил меня в его убийстве и преспокойно уехал, отняв у меня возможность хотя бы оправдаться по-настоящему. Отнял наш шанс. Ты хотя бы можешь представить себе, каково это… услышать от самого близкого страшные слова? Нееет, Нил… Не можешь. Я искала у тебя защиту и утешение, но ты стал моим палачом, вместо опоры. Ты выбил почву из-под ног. Сам рассудил. И приговор вынес. Ты бездушный человек, Нил. И нет у тебя сердца… Мне же восемнадцать лет было. Восемнадцать всего…
Как только я замолкаю, оттого, что голос сорвался, гробовая тишина воцаряется в комнате. Я отчетливо слышу мужское дыхание. Прямо за своей спиной. Клокочущее. Сиплое.
— И я ходила еще к двум врачам перед тем, как… — тяжело сглатываю, потому что не могу произнести это вслух, я падаю с высокого каменистого выступа и лечу прямо в бурные волны, они обнимают меня, и я не чувствую, как кислород в легких стремительно заканчивается… — и оба сказали одно и то же. А тебе не говорила, чтобы пустую надежду не давать. Чтобы ты не ждал. Потому что надеяться было не на что. Ты думаешь, это было легко? Безнадежно ожидать ответа… и оба раза услышать, что никакой ошибки нет?! Ребенок погиб, ну, что я могла сделать, Нил?!
Я неконтролируемо всплескиваю руками и чувствую, как сильные пальцы неожиданно перехватывают и переплетаются с моими. Руки Нила дрожат, он перекрещивает предплечья на моей груди и крепко-крепко прижимает меня к своей груди. Его трясет всего, самоконтроль ему отказывает напрочь.
