Джудит Крэнц - Весенняя коллекция
Я с ужасом смотрела на свое отражение. С ужасом и… волнением. Как же мне надоело быть старушкой Фрэнки, добропорядочной дуэньей двадцати семи лет! Как собаку назовете, так она и… Нет уж, спасибо!
А сегодня я разволновалась не из-за нынешнего Майка Аарона, типа с дурным характером и дурными манерами, нет, я просто представила себя четырнадцатилетней девчонкой, которая все отдала бы за прогулку с Майком по Парижу. Часто ли людям представляется возможность осуществить детскую мечту? Ну же, Фрэнки, тебе просто необходимо передохнуть!
Я быстро просмотрела свой гардероб и остановилась на черном свитере и черных обтягивающих брюках. Получилось довольно сурово. И, кажется, я смотрелась чересчур тонкой, если, конечно, это возможно. Надо уравновесить все прической. Хорошо, что вчера я вымыла голову!
И я вытащила черепаховые шпильки, которыми были заколоты волосы. Может, Джастин права, и я зря не пользуюсь преимуществами, данными мне самой природой. Наверное, даже сама Марта Грэм одобрила бы сейчас мой вид. Она умела использовать свои волосы в танцах! Верблюжье пальто на красной подкладке нараспашку, красный шарф, мои любимые черные сапоги на низком каблуке — и я готова! Результат потрясающий, но во всем наряде нет ничего специального, нарочитого. Еще минут десять я красила глаза — и я уже похожа на опасную искусительницу, хотя, кажется, я только и сделала, что оделась подобающим для прогулки образом.
Выйдя из лифта, я, незаметно покачивая бедрами (это мог бы понять только опытный учитель танцев), направилась к Майку. Он меня не узнал.
— Ну что, идем? — спросила я.
— Фрэнки?
— Извини, что я задержалась. Звонила Габриэль, и мне пришлось лгать напропалую.
— Фрэнки!
Я взглянула на него весело и чуть свысока, словно он был моим младшим братишкой.
— Ты что-то забыл?
— А? — Он никак не мог оправиться от потрясения.
Все-таки мужчины такие примитивные создания!
— Я спросила, не забыл ли ты чего-нибудь, — терпеливо повторила я, натягивая перчатки и тщательно разглаживая каждый палец, совсем как Марлен Дитрих.
— Нет, нет, я — ничего. — Мы вышли из отеля, и у меня появилось сильное подозрение (а в таких вещах я редко ошибаюсь), что от ярлыка «дуэнья» я избавилась раз и навсегда. Даже если собаку назвали не правильно, раз в год у нее бывает ее день, а сегодняшний день — точно мой!
— Куда отправимся? — спросил Майк, когда мы оказались на улице.
— Давай спустимся по рю Бийяр к реке, — предложила я. — Так мы сократим путь и пройдемся вдоль Сены.
— Ты неплохо знаешь Париж.
— Я часто бывала здесь со своим первым мужем, — нагло солгала я, идя как можно быстрее, хотя это и трудно, когда в голове у тебя звучит вальс.
— С первым мужем? — переспросил он с любопытством. — Я его знаю?
— Слим Келли.
— Спортивный журналист? — В голосе его слышалось уважение.
Интересно, ну почему мужчины реагируют так, что все их мыслительные процессы так легко просчитать? Моим мужем мог быть Тед Коппель, но это не вызвало бы такого фурора, как имя Слима, живой легенды журналистики, о чем он сам никогда не уставал мне напоминать.
— Угу.
— Слим Келли был твоим первым мужем, а кто же второй?
— Я с ним еще не встретилась. Но, поскольку я развелась только год назад, надежда на эту встречу у меня еще осталась.
— А как насчет третьего?
— Время покажет, — бросила я через плечо, направляясь к площади Согласия.
— Господи, Фрэнки, нам обязательно так мчаться? — жалобно спросил Майк.
— Ты сказал, что задыхаешься в отеле, и я решила, что тебе надо поскорее проветриться.
— Я не говорил, что хочу со скоростью света мчаться мимо самого прекрасного в мире вида.
— Можешь говорить что угодно, — ответила я, замедляя темп. — Боюсь, ты просто немного не в форме.
Он на меня уставился, вернее, попытался уставиться, но моя грива вкупе с моей очаровательной ухмылочкой (говорила ли я, что зубы у меня почти такие же замечательные, как и ноги?) просто парализовала его взгляд.
— Не дразни меня, — только и сказал он.
И мы пошли дальше вверх по реке. А за ней открывался потрясающий вид города с торчащим вверх фитилем Эйфелевой башни. Голубое бесконечное небо сияло над элегантными старинными зданиями, каждое из которых было своего неповторимого серого оттенка. У меня было то беспечное настроение, с которым я обычно брожу по Кони-Айленду, только здесь вместо белоснежного песка и океана были чудеса архитектуры. Ну что ж, главное — не надо выбирать, что мне нравится больше.
— Ты еще не проголодалась? — спросил Майк.
Я остановилась и посмотрела по сторонам. Через улицу — птичий рынок, прямо перед нами — Иль де ла Сите и башни Нотр-Дам. Значит, мы каким-то образом умудрились проскочить Лувр, что так же невозможно, как не заметить Пентагон.
— Наверное. Пока ты не спросил, я об этом не думала. Смешно, но в Париже я думаю о еде в последнюю очередь.
— Это я заметил. Если и дальше так пойдет, ты станешь такой же тощей, как наши девочки.
— Разве это плохо?
— Я тебе все объясню, когда мы прекратим эту сумасшедшую гонку. На другой стороне улицы есть место, где можно поесть, туда-то мы и пойдем.
— Как скажешь, Супер… парень.
— Поосторожней!
— Ты обидчивый, да?
— Нет, просто голодный.
Мы устроились на застекленной террасе ресторанчика под названием «Бистроке», и я стала рассматривать меню.
— Боюсь, здесь не подают сандвичей, — заметила я.
— Это была фигура речи.
— Как и «пышные формы», да? — поинтересовалась я, изучая меню.
— Так я и знал! Ты поэтому все время задираешься? Ну, признайся, ты не можешь простить мне этих «пышных форм». Фрэнки, это был комплимент!
— В наших краях это оскорбление, мазила.
— Пышные формы — это то, за что приятно подержаться, обо что можно согреться морозной ночью, это сексуально, это возбуждает. Понимаешь, возбуждает!
— Прекрати орать.
— Разве я только что не сказал тебе, чтобы ты не тощала? — Он навалился на стол. — И я именно это имел в виду! Я был женат на манекенщице. Никто не умел носить тряпки так, как она, но, господи, к ней нельзя было даже прислониться, одни локти и больше ничего! Ляжки у нее были как две острые сабли, об задницу можно было набить синяков, в ее груди нельзя было зарыться.
— Так зачем же ты на ней женился?
— Если бы я только знал! В постели она напоминала железного кузнечика. Я был тогда зеленым юнцом, и мне почему-то это нравилось.
— Да-да-да! Твоя вторая жена наверняка тоже была манекенщицей. Все вы, фотографы, такие.
— Я не женился второй раз.
— Умный ход.
— Так ты простишь меня за… «пышные формы»?
