Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна
Рита побледнела, потом вспыхнула и, как тогда к быку, с отчаянной смелостью двинулась Саше навстречу. Разве что без зеленой ленты, которую, сама не зная почему, выдернула из волос, — наверное, чтобы отогнать быка.
— Я тоже так думаю. Ванечке повезло. С мамой.
Ноги под столом онемели — так плотно Рита стиснула колени, унимая дрожь. Согласиться? Она не может согласиться. Потому что… Потому, что он опытный мужчина и сможет… догадаться, что она… не рожала.
Что она не рожала Ванечку.
— А вот и кофе. — Серафима Андреевна внесла на подносе кофейник и чашки. — Черный, крепкий. Или со сливками. Как угодно, — говорила она, опуская поднос на стол. — Рита, тебе какой?
— Черный и крепкий. Без сахара, — сказала Рита.
— У тебя есть вкус, Макушка, — усмехнулся Решетников.
— Как бы я хотела, Шурик, чтобы он был и у тебя. — Серафима Андреевна села на свое место и многозначительно посмотрела на сына.
— А я сейчас собезьянничаю, — засмеялся он. — Я буду как Макушка. Черный и крепкий. Без сахара! Мама, у меня есть вкус?
Серафима Андреевна фыркнула:
— Я бы, может, и надеялась, что он появится. — Она помолчала, собираясь сказать фразу, которую можно истолковать только так, как она прозвучала. — Да, дорогой мой сын. Если бы радом с тобой была такая женщина, как Рита. — Сделав столь оглушительное признание, она поднесла к губам чашку с кофе, белесым от густых жирных сливок.
Саша и Рита на секунду замерли. Рита со сжавшимся сердцем ждала, что скажет он… Только бы не какую-то банальность, мелькнуло у нее в голове. Но, слава Богу, Решетников сделал вид, что не расслышал, и Рита решила последовать его примеру. Она допила кофе и сказала:
— Мне пора. Спасибо за все, Серафима Андреевна.
— Я провожу тебя? — спросил Саша, не вставая из-за стола, глядя На нее каким-то странным взглядом. Словно хотел увидеть то, чего не увидел сам до сих пор, будто к этому его подтолкнули слова матери.
— Нет-нет, спасибо, я на машине. И… я не домой, — пробормотала она, опуская глаза на сумочку, которую вешала через плечо. — Пока. Спасибо еще раз, Серафима Андреевна, никогда так вкусно не ела, честное слово.
— Не льсти мне, девочка. — Она подмигнула. — Таких козочек, как ты, я просто уверена, поклонники водят в самые лучшие рестораны.
— Козочек водят козлы, — пробормотал Решетников с хитрецой и посмотрел на Риту.
Она отлично расслышала его выпад, но сделала вид, что пропустила мимо ушей.
— Я полагаю, ты у нас не в последний раз. Приходи, я с радостью поболтаю с тобой, даже когда не будет моего драгоценного сокровища, — щебетала Серафима Андреевна. — С мальчиком приходите, я просто обожаю детей, я сплю и вижу внуков…
— А когда моя маменька просыпается, она видит меня! — зарокотал Саша, обнимая мать за плечи.
Мать отстранилась от сына и критически оглядела его лицо.
— Не оттопыривай губу. Не дергай ее. — В голосе звучала застарелая досада. — Тебе сколько лет, Шурик? А ты все еще никак не отвыкнешь, — упрекала сына Серафима Андреевна.
Рита почувствовала, как у нее кружится голова, потому что она слышала свои собственные слова, обращенные к… сыну. К своему сыну. К Ванечке. Она точно так же запрещает ему оттопыривать губу и дергать ее.
Мысль о том, почему бы не прийти сюда с Ванечкой, когда Саши не будет в городе, пропала мгновенно.
— Спасибо, но ему еще рано ходить по гостям…
Рита напряженно взглянула на часы, стараясь сделать это как можно естественнее, и, выражая всем своим видом крайнюю спешку, простилась с хозяевами.
Едва оказавшись за дверью квартиры Решетниковых, на площадке, Рита кинулась вниз по лестнице, не дожидаясь гремящего и лязгающего лифта, на котором кто-то ехал в брюхе дома. Она бежала, не оглядываясь, До самого первого этажа.
Зеленый двор, усаженный соснами, был залит солнцем. Суббота, ясный яркий день. В такой замечательный день нельзя сидеть в городе. А ей тем более нельзя быть дома, рядом с телефоном, потому что в самом центре города есть мужчина, от которого ей надо бежать, скрыться, сделать так, чтобы он забыл о ней навсегда.
Столько лет она мечтала добиться его внимания — и вот на тебе, оно не просто опасно для нее, оно для нее смертельно опасно. Они с матерью отнимут у нее Ванечку, если она не спрячется вместе с ним, не заляжет на дно. Поэтому она сейчас поедет, заберет Ванечку и…
Рита прыгнула в машину, двигатель «восьмерки» отозвался тотчас, она рванула от подъезда так, словно впереди ее ждал кубок победителя.
Рита открыла глаза и увидела белый потолок. Она дома? Она посмотрела вправо — белая стена.
Нет, она не дома. Потому что дома на стене у нее шкура оленя.
Она посмотрела влево — белая стена. Нет, она точно не дома. Потому что на той стене у нее дома шкура волка.
Рита почувствовала, как сердце замерло, а дыхание остановилось. Она двинула одной рукой, потом другой. Они отозвались, как обычно. Потом, то же самое проделала с ногами. Они тоже работают, как всегда. На лбу выступила испарина. Но в чем тогда дело?
Рита медленно провела рукой по груди, потом ниже и наткнулась на повязку.
Она закрыла глаза. Под ними было черное пространство.
20
— Мама, не плачь, при чем тут ты?
— Это я ее пригласила. Это я виновата, — рыдала потрясенная. Серафима Андреевна.
— Да никто не виноват, ни ты, ни Рита. Это пьяный шофер на «КамАЗе».
— Как было замечательно, когда под нашими окнами не ходили машины. Когда висел «кирпич». — Она всхлипнула. Потом подняла глаза, они сердито блеснули. — Надо потребовать, чтобы знак повесили на место. Вот был бы жив Игнатий…
— Мама, теперь «кирпичи» вешают возле других домов, ты ведь сама понимаешь. Возле нашего его больше никогда не повесят.
— Но тогда бы Риточка не разбилась.
— Мама, надо радоваться, что у Риты перелом только двух ребер. Ты понимаешь? Ты понимаешь, как повезло Ванечке? У него больше нет никого на свете.
— Я бы взяла его к себе…
— Давай не будем об этом. Я был у Риты, доктор сказал, что она пока еще в шоке.
— Она… в коме?
— Нет, это не кома. Болевой шок. Он проходит скорее.
— Но ты взял у нее ключи?
— Взял. Я сейчас поеду за Ванечкой. Мне позвонила воспитательница, она уже привезла его домой.
— А как же… ключи?
— Рита оставляет ей вторые.
— Понятно. Я еду с тобой. Ты один его просто напугаешь.
— Да о чем ты, мама? Я что, такой страшный?
— Нет, ты не страшный. — Серафима Андреевна все еще всхлипывала. — Ты не сможешь с ним правильно разговаривать. Он тебя не поймет.
— Но я не собираюсь с ним говорить на суахили. Я, по-твоему, никогда не видел детей? — вдруг рассердился Саша. «А то видел? — спросил его противный голосок. — Ты и не знал, что у тебя самого есть сын».
— Если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне, — повысила голос мать, — ты вообще останешься дома. Я вызову такси и поеду одна.
— А я тебе не дам ключ! — тоном опытного ябеды торопливо сказал Саша.
— Ладно, — сдалась Серафима Андреевна, — поедем вместе.
Они открыли дверь Ритиным ключом и вошли. В маленькой квартире было тихо, пахло свежестью и чем-то еще. Они замерли, переступив через порог.
— Боже мой, как давно я не ощущала этого запаха, — прошептала Серафима Андреевна.
— Какого, мама?
— Донника. Это трава такая. Вон, смотри, у Риты целый букет. — Она на цыпочках подошла к столу и глубоко вдохнула. — Здесь желтый и белый. Я попрошу потом, чтобы она мне привезла такой же. Наверное, у нее на даче растет.
Они огляделись и в слабом свете ночника увидели кровать возле дальней стены, в алькове, и спящего на ней мальчика. Стена возле кровати оклеена обоями со зверюшками и птицами. Розовое спокойное лицо мальчика казалось безмятежным. На стуле возле кровати лежали джинсы с дыркой на колене.
