Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна
— Спасибо, — сдержанно улыбнулась Рита, но искренний восторг хозяйки ей понравился. Особенно ей понравилось то, как многозначительно Серафима Андреевна посмотрела на своего сына — мать приглашала его полюбоваться ею.
— Да уж пожалуйста, милая, — хмыкнула Серафима Андреевна и наклонила голову набок, как болотная курочка, которую недавно закончил делать Петрович для диорамы «Птицы нашего края». — Ты будто прямо вчера из Парижа. Я на днях смотрела ночную передачу о моде, и твой костюмчик… гм… — Она свела брови на переносице. — Я думаю, видела… в зале. — Заметив удивленный взгляд Риты, она поспешила объяснить: — Но ведь то, что на подиуме, нормальным женщинам носить невозможно. — Она вздернула подбородок.
Рита засмеялась:
— Я тоже так считаю. Но в Париже я никогда не была, зато жила на Чукотке почти десять лет, — добавила Рита, не желая ничем огорчать хозяйку дома.
— Что-то такое я слышала… — Серафима Андреевна наклонила голову, короткий хохолок на затылке качнулся, в солнечном свете из окна он казался совершенно прозрачным, и если посмотреть сквозь него, то будет виден клен, переросший этот этаж.
Действительно, подумала Рита, волосы с возрастом у людей редеют так же, как у всех млекопитающих, вспомнив вдруг о своей последней работе — она делала чучело кунички и здорово намучилась, животное оказалось в приличном возрасте. Поэтому пришлось ее засадить в дупло, чтобы не было видно, какая шерсть на всем теле зверька.
— Мама, дай гостье наконец пройти. Что ты ее держишь на пороге?
— Шурик прав, — кивнула она, и снова прическа Серафимы Андреевны показалась пышной — уловка мастера сработала: короткая стрижка зрительно обманывала. — Что бывает о-очень редко! — добавила мать и даже зажмурилась, чтобы подтвердить собственную неколебимость в сказанном. — Проходи, Рита.
— Ну, привет, Макушка. Ты такая… потрясающая, как… Входи, входи.
— Как кузнечик, — насмешливо бросила она, переступая через порог.
— Откуда ты знаешь, что я это хотел сказать? — Он вскинул каштановые брови — ровные и пушистые, они лениво шевельнулись, словно гусеницы на ярком солнце. — Ты меня опередила.
— Эго не я тебя опередила. — Рита провела рукой по русым волосам, просто чтобы проверить, не растрепались ли, когда она поднималась по лестнице. — Ванечка так говорит, когда я надеваю этот костюм.
— Ванечка? — Брови-гусеницы замерли, насторожились.
— Мой сын. Я тебе говорила, что у меня есть сын. Ты, наверное, забыл.
— Понимаешь ли, Рита, мой сын Шурик вообще считает, что «сын» — это только он, один на земле, больше нет никаких других сыновей, — вмешалась мать, выходя из кухни. В каждой руке у нее было по тарелке с чем-то необыкновенным. — А я бы сравнила Риту… с козочкой! — заявила она, опуская тарелки с закусками на стол, накрытый белоснежной крахмальной скатертью, на которую была наброшена еще одна — кружевная.
Рита засмеялась и заложила волосы за ухо. Смущаясь, она всегда открывала лицо, а не завешивала его волосами. Она однажды поймала себя на этом и подумала — почему именно так она поступает? Потом поняла. Ну конечно, чтобы надежнее скрыть смущение. Она же не страус, который прячет голову в песок. Открывая забрало — обманываешь противника.
— Я вообще-то имела дело с козами и овцами в своей жизни. Впервые я увидела их вблизи примерно… да, именно примерно в нынешнем возрасте моего сына.
— А сколько ему? — наконец разрешил себе спросить Саша.
— Ему? Скоро шесть. Когда мне было шесть, я была пастушкой.
— Да что ты говоришь? — Серафима Андреевна округлила бледно-серые глаза. — Кого же мог пасти такой ребенок?
— Овец и коз. А еще там был бык…
— Надеюсь, не овцебык? — машинально бросил Саша, у которого было отлегло от сердца? когда он услышал, что Ритиному сыну скоро шесть. А значит, Ритин сын не его сын. А следом за чувством облегчения накатила странная волна разочарования. Такое бывает, когда о чем-то долго думаешь, додумаешься и убедишь себя в этом, а потом окажется, что все твои волнения были напрасны.
— Овцебык? — подняла тонкие светлые брови Рита. — А… что это такое?
— Не что это, а кто это, — принялся объяснять Саша. — Ценнейший образец млекопитающих. Не бык и не овца. Но в то же время и бык, и овца.
— А… разве их скрещивают? — Рита изумленно вскинула брови. Ей живо представилась картинка из детства, и она энергично затрясла головой: — Но это просто невозможно! — Слова прозвучали настолько искренне, что Решетниковы захохотали.
— Ты, конечно, Макеева, великий эксперт, — фыркнул Саша. — Ладно, необразованная женщина, пошли за стол. — Он взял ее за локоток.
Рита чуть не отпрыгнула от него, ей показалось, что от этого прикосновения прогорит не только ткань, но и кожа, а может быть, сейчас задымится и мясо под кожей. Рите показалось, что она уже чувствует запах паленой ткани и горелого мяса.
— Ох, я тут с вами заговорилась, — раздался громкий голос Серафимы Андреевны, — а окорок едва не сгорел в духовке!
О Господи, и Рита почувствовала, как колени задрожали, но Саша уже отпустил ее локоть и выдвигал стул, чтобы усадить гостью.
Слава Богу, пахнет не ее рукавом, а прихваткой, и не ее плотью, а свиным окороком. Она села, заложила волосы за другое ухо, заставила себя изобразить улыбку на лице.
— Мама, ты была неискренна со своим сыном, — насмешливо сказал Саша, окидывая взглядом стол и шевеля ноздрями. — Великолепный аромат, — похвалил он.
— Я никогда вообще не бываю неискренней, — гордо бросила Серафима Андреевна, внося корзиночку с хлебом. — Так в чем ты меня смеешь обвинить?
— А кто сказал сегодня утром, что ты приготовила персики для гостьи?
Да, я их приготовила. На сладкое. А обед должен быть обедом. Ты разве не видишь, который час? — Она кивнула на стену, где неспешно качался маятник старинных часов.
Рита почувствовала, что ей стало жарко. Еще бы не жарко! Она давно не испытывала такого смешения чувств. Она вынула из кармана белоснежный платочек с кружевами, сложенный вчетверо, развернула, словно проверяя его белизну, потом снова сложила и легонько обмахнула лицо. Она почувствовала тонкий травянистый аромат духов, и он, как всегда, успокоил ее.
Рита довольно быстро освоилась в компании Решетниковых. Ей нравилось, как они держатся друг с другом, эти мать и сын, — с добродушной иронией, беззлобной подначкой, за всем этим, несомненно, кроется самая искренняя любовь и нежная привязанность. Рита подумала, что и у них со взрослым Ванечкой будут такие же легкие отношения.
Обед, приготовленный и поданный Серафимой Андреевной, оказался по-настоящему изысканным, с серебряными приборами, хрустальными подставками под ножи, ложки и вилки, на тонких тарелках мейсенского фарфора. Куриный бульон мог тягаться по прозрачности с детской слезой, а профитроли, испеченные к нему в компанию, по воздушности соперничали разве что с подушкой, начиненной лебяжьим пухом. От свиного окорока пахло самым настоящим раем. Вынув из духовки, истосковавшаяся по гостям хозяйка сдобрила его самыми любимыми своими специями, Рита уловила даже аромат розмарина. А когда дело дошло до сладкого, то к самодельным персикам присоединился чернослив, начиненный неустанными руками Серафимы Андреевны миндалем и от души политый густой сметаной.
Попав в рай, людям свойственно стремление стать хотя бы чуточку похожими на его обитателей.
Рита уже не обращала внимания на то, что волосы подали на лицо, она чувствовала себя легко и свободно. Рита вынула конверт с фотографиями и протянула Саше.
Он, поскрипев старинным венским стулом, устраиваясь на нем поудобнее, открыл конверт, достал сразу всю пачку. Перебрав несколько штук, он вскинул брови и посмотрел на Риту. Помолчал, изучая блестящие среди густых пшеничных зарослей волос серые глаза.
— Ты читаешь мои мысли, Макушечка, — наконец сказал Саша. — Я так жалел, что тогда, после празднования пятилетия, уехал и не дождался, когда напечатают наши карточки.
— Тогда еще не было таких фотомастерских, как сейчас, — кивнула Рита. — Теперь они на каждом углу — не проблема. — Она обрадовалась, что попала в точку.
