Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна
Оладьи пеклись быстро, а в голове крутились два имени: Виля — Лена, Виля — шлепок, Лена — шлепок. Быстрее, еще быстрее, быстрее, а то сгорят. Виля-Лена-Виля-Лена-Виля-Лена… Второпях Рита промахнулась, и две порции соединились в одну здоровенную лепешку. Ви-лена…
Вилена? Вилена!
Рита уставилась на соединившуюся массу, которая на глазах подгорала, но не могла пошевелить рукой. Неужели? Не может быть… Неужели…
Она опустила руки, жидкое тесто капало с ложки на пол а Рита тупо смотрела на сковороду ничего не видящими глазами. Неизвестно, сколько времени она стояла бы вот так, если бы не голос Ванечки, который вывел ее из ступора.
— Мама, у оладышков пожар, да?
Теперь она и сама почувствовала, что чад уже заполнил кухню. Она схватила сковородку и сунула под горячую воду. Даже кипяток на раскаленной сковороде испарялся, будто холодная вода. Облако пара ударило в лицо.
Так вот в чем дело. Эту женщина с изумрудными, как у Ванечки, глазами звали редким именем — Вилена. И этот ОВ, теперь уже ясно, это мужчина, мог называть ее так, как ему хотелось.
Кипяток понемногу остужал пыл раскаленной сковороды, и Рита вместе с ней тоже остывала.
Ему нравилась первая часть имени.
Галина Петровна ее знала как Лену.
Рита засмеялась. Вначале тихо, потом громче, и на ее смех прибежал Ванечка.
— Ух, какая смешная оладушка, — заглянул он в сковородку. Сама того не ожидая, Рита снова соединила две вместе. — Такая большая, как мама у мальчика, которого я только что провел через ущелье.
— Ты выиграл? Ты всех победил? Выключил компьютер?
— А то! — бросил он, выпятив живот. — Я заслужил вот эту здоровячку.
— Сейчас получишь.
Рита перевернула оладушку на другую сторону и быстро сняла.
— Я тоже поем, я тоже заслужила, — сказала она, забирая тарелку с оладьями и унося в комнату на большой стол. В комнате чаду было меньше. А на кухне она настежь распахнула окно и плотнее закрыла дверь.
Рита проснулась среди ночи словно от толчка. Она открыла глаза, как будто и не спала вовсе. В голове ясно как днем, хотя за окном нет и намека на скорый рассвет.
Она полежала минуту, высвобождаясь из какого-то лихого сюжета, в котором она действовала во сне, попыталась вернуться в реальную жизнь.
Прислушиваясь к звукам дома, она услышала тишину, потом легкое посапывание из алькова. Ванечка.
Рита почувствовала, как сладко стало на сердце, а потом с невероятной беспощадностью ночной темноты, когда ничто не отвлекает от истинной сути тревожащей мысли, поняла, какую опасную для себя игру затеяла.
Она хочет найти настоящего отца Ванечки. А если настоящий отец ищет его по всему свету? Значит, она своим упорным трудом поможет ему. А… если он отнимет его?
Рита похолодела. Какая самоуверенная неосторожность. «Ну признайся себе, ведь ты думала втайне от самой себя, что найденный Ванечкин отец и ты могли бы оказаться людьми, приятными друг другу. И может быть, смогли бы стать самой настоящей семьей? Какая глупость!»
Если ее собственная мать казалась ей навсегда сжавшейся в комочек женщиной, то она сама, похоже, готова распушиться до безобразия от собственной самоуверенности и спеси.
Не-ет, это надо прекратить. Остановить. Никого не искать.
Pита отбросила покрывало, охлаждая загоревшееся от предощущения опасности тело. Она расстегнула две верхние пуговицы на белой тонкой пижамной рубашке.
Из-за окна донесся рокот мотоцикла, наверное, мальчишки катаются на набережной.
Этот привычный дневной звук словно вывел ее из безмолвия ночи, и мысли тоже стали дневными, не такими безнадежно-отчаянными, как ночью. Ведь это ночью кажется, что выхода нет и никогда его не найти.
Рита вспомнила, что завтра она снова увидит Решетникова, и ее сердце радостно дернулось в ответ на эту мысль. Как здорово она придумала с фотографиями — заказала снимки, сделанные на предыдущем школьном сборище, на пятилетии, после которого между ними произошло то, что произошло в городском саду, в беседке. Тогда уже брезжил рассвет…
Она посмотрела на занавешенное летней зеленоватой шторой окно и заметила слабый свет, которого еще минуту назад не было. Такой же рассвет, как тогда.
Рита лежала с открытыми глазами, слушала тихое сопение Ванечки — он исполнение ее мечты, ее обретение. Интересно, Саша Решетников до сих пор не женат — и как ему, ничего? Почему некоторых не тянет завести семью, детей? Наверняка у него было множество вариантов, женщины с готовностью пошли бы с ним под венец.
И она сама тоже?
И она сама тоже.
Но он до сих пор один. Что же такого есть в людях вроде него? Им не скучно самим с собой, не хочется делиться с другими ничем, одарить кого-то таким подарком, как жизнь?
Она совсем сбросила с себя покрывало. Согнула одну ногу в колене и на нее положила другую, а руки закинула за голову — любимая поза для размышлений в постели.
Но какие подарки люди обычно делают? Обычно они дарят то, что нравится самим. Значит, если рассуждать логически, то Саше Решетникову не нравится его собственная жизнь, если он не хочет подарить такую же другому — сыну или дочери. Чтобы они так же, как он, радовались всему, что вокруг. Чтобы их любили так, как самого Решетникова любили родители…
Рита усмехнулась в темноте. Не похоже. Решетников производит впечатление человека, упоенного жизнью. Дело в чем-то ином.
«Перестань! — одернула себя Рита. — Люди — они живые, не чучела, с которыми ты возишься с утра до вечера, определяя, как должна стоять нога, как торчать или висеть уши, куда подложить побольше ваты, чтобы лисий бок выглядел покруче. Люди непредсказуемы, а их поступки необъяснимы для посторонних. Как и твои собственные, между прочим».
Странная вещь, но до сих пор Рита никак не могла поверить окончательно, что Ванечка с ней навсегда. Что он никуда не исчезнет, его не отнимут у нее.
Она старалась всеми силами избавиться от этого чувства. Но для того, чтобы избавиться, знала она, надо понять причину — почему это чувство возникло и мучает ее. Но копаться в себе всегда тяжело, если делать это без обмана, искренне.
«Я попробую разобраться прямо сейчас», — сказала себе Рита.
У нее чувство страха возникает оттого, что она не сама его родила? Потому что не в ней из ее маленькой клетки и клетки другого человека он вырос? Потому что он не результат ее страсти, ее любви? Потому что его жизнь не питалась ее жизнью те девять месяцев? Потому что она не ощущала в себе другую жизнь каждый день, каждый час, каждую секунду?
На все эти вопросы Рита должна была ответить «да».
Но был еще один вопрос, который перекрывал все мучительные и только что заданные себе вопросы: она давно определила, что в ее жизни должен быть ребенок? Да! И он у нее есть. Все остальное — не важно.
Она уставилась в потолок. Где-то вдали прогрохотала первая электричка. Вокзал далеко, казалось бы, но в предрассветной тьме отдаленно слышно металлическое лязганье колес по рельсам. У Риты вообще был потрясающе острый слух, и она часто уже в детстве этим пользовалась. Если мать ругалась с соседкой, она слышала их еще на улице, поэтому проходила мимо дома, гуляла по улицам и возвращалась в темноте…
Потом Рита лежала, не задавая себе никаких вопросов, и очень скоро сон подхватил ее за собой. Без всяких сновидений она дотянула до восьми утра.
19
Решетников встал и пошел в ванную. Гостя, как он заметил, на диване уже не было. Саша сначала недоуменно уставился на аккуратно сложенное постельное белье на клетчатом пледе, почесал в затылке, шевеля мозгами, и вспомнил, что Павел предупредил: ситуация изменилась, и ему на рассвете нужно в аэропорт,
Улетел обратно в Арктику.
А поскольку ему улетать некуда — или есть куца? — завернула в голову случайная мысль, он устремился к намеченной цели: сунуть голову, тяжелую как чугун, под струю холодной воды, чтобы смыть вместе с хмелем и мысли, настоянные на этом хмеле.
