Хилари Норман - Клянусь, что исполню...
В тот вечер, вернувшись домой от Джейкобсона, он думал об Оливии. Он редко позволял себе роскошь – или боль – вспоминать о том, что произошло между ними прошлой весной. Он понимал, что для нее случившееся означает ровно то, что она тогда сказала, и не больше. Дружба. Оливия всегда была честна, иногда даже чрезмерно. «Дружба и любовь, самая настоящая любовь – но только такая, какую мы всегда друг к другу испытывали». В то утро в нем затеплилась надежда – ему показалось, что в ее глазах мелькнуло нечто большее, чем просто дружба, но их отношения оставались такими же, какими были всегда. Дружба, и только дружба.
И вдруг по спине у него пробежала холодная дрожь. Что, если Кэри каким-то образом узнала о том, что произошло между ним и Оливией. Или, может быть, Майкл рассказал о том, что он привозил ее в ньюпортский дом?
Кроме того, нельзя сказать, что между ними ничего не было. И если допустить, хотя бы только предположить, что Кэри за ним следит… Он налил себе виски и постарался выбросить эти мысли из головы. На обратном пути, когда он с Оливией возвращался домой, никто их не видел. И в доме нет ни подслушивающих устройств, ни скрытой камеры. Он же не персонаж параноидного шпионского фильма, а обыкновенный, хоть и не слишком счастливый человек, Джим Ариас, и сейчас он занят именно тем, в чем только что обвинял свою бывшую жену и брата: поднимает шум из ничего.
С бокалом в руке он подошел к окну, отпил глоток и окинул взглядом гавань. Да, Боб Джейкобсон прав, у него есть один-единственный разумный образ действий. Кэри бросила грязный камень в озеро. И ему, Джиму, остается только одно: стоять на берегу, сохраняя достоинство, и ждать, пока утихнут круги на воде.
Служебные обязанности требовали от Оливии изучать множество американских отраслевых газет и журналов. К тому же она всегда просматривала «Эдвертайзинг Лайф» в поисках упоминаний о Джиме и его агентстве «Джи-Эй-Эй». Так что интервью с Сайлесом Гилбертом не прошло мимо нее. Прочтя это безобразие, Оливия в ярости заметалась по комнате.
Потом она позвонила Джиму.
– Что ты собираешься предпринять? – спросила она.
– По-видимому, я ничего не могу сделать.
– Как это – ничего? – переспросила Оливия, не веря своим ушам. – Джим, ты должен подать в суд.
– Не могу.
Он пересказал Оливии доводы Боба Джейкобсона и добавил, что, по зрелом размышлении, был вынужден согласиться с ними. Голос его звучал так спокойно и отстраненно, даже тогда, когда он рассказывал о стычке с Кэри, что Оливии захотелось немедленно перелететь через Атлантику и снова как следует встряхнуть его.
– Мы обязаны что-то предпринять, – заявила она. – Пойми, Джимми, она в любой момент может решить, что пора с тобой разделаться, и тогда кто может сказать, какая грязь придет ей в голову.
– Если дойдет до этого, придется искать другие способы борьбы, – пожал плечами Джим.
– Но как же быть с Энни?
– С Энни? – насторожился он. – Надеюсь, ты ей не сказала?
– Не успела.
– Оливия, ни в коем случае не говори ей.
– Почему? Все позади. Энни сейчас на коне. И с Эдвардом у них прекрасные отношения.
– Я и не собираюсь раскачивать их лодку, – пояснил Джим. – Да и твою тоже.
– Ради бога, Джим. – Никогда еще Оливия так не злилась на него. И вдруг она поняла, в чем дело. – Ты думаешь, что Кэри что-то знает о нас? В таком случае перестань тревожиться – мне глубоко наплевать на то, что болтает Кэри, ясно?
Оба долго молчали.
– Я не хочу, чтобы ты рассказывала Энни, – настаивал Джим.
– По-твоему, она не имеет права знать?
– Наверное, имеет, – признал Джим, – но будет ли ей лучше от этого знания?
– Мне претит мысль, что Кэри выйдет сухой из воды, – проговорила Оливия.
– А мне каково, как ты считаешь?
– Могу себе представить.
– Неужели?
– Конечно, – немного мягче сказала Оливия.
– Пообещай, что не расскажешь Энни, – повторил он.
Оливия поняла, что его не переубедить.
– Ладно, – произнесла она, довольно правдоподобно притворяясь, что нехотя уступает ему.
– Пообещай, Оливия. Оливия скрестила пальцы.
– Обещаю.
И тотчас же позвонила Энни.
– Мне нужно к тебе приехать, – с ходу заявила она.
– Прекрасно, – ответила Энни. – Когда?
– Завтра.
– А нельзя ли подождать до выходных? – Вся рабочая неделя у Энни была расписана по минутам – учеба, занятия с детьми, ужины с Эдвардом.
– Нет, – ответила Оливия.
– Хорошо, приезжай завтра.
– Мне нужно кое-что показать тебе, – кратко пояснила Оливия. – Это очень важно. Только послушай, Энни, если вдруг будешь разговаривать с Джимом, не говори ему, что я звонила. Он не должен знать о нашей встрече.
Прочитав заметку, Энни, как и предвидела Оливия, пришла в ярость. Дело происходило вечером следующего дня, подруги сидели на кухне у Энни в ее сельском доме Бэнбери-Фарм, разложив на столе вырезки из «Эдвертайзинг Лайф» и «Бостон Дейли Ньюс». Эдвард был в Лондоне, Софи, Уильям и Лайза уже легли спать.
– Не представляю, что скажет Эдвард, – пожала плечами Энни.
– А ты расскажешь ему?
– Да, конечно, – уверенно ответила Энни. – Теперь я не позволяю себе ничего скрывать. Слишком хлопотное дело.
– Ты права. – Оливия припомнила исполненные боли и ужаса женевские ночи и дни. Потом подумала о собственной тайне – о ночи, проведенной с Джимми. Честно говоря, иногда ей хотелось довериться Энни, так было бы спокойнее. Но было слишком поздно.
– Хорошо, что не названы наши имена, – заметила Энни.
– Что до меня, пусть бы и назвала, мне все равно.
– А мне, к сожалению, не все равно, – вздохнула Энни. – Далеко не все равно.
– Разумеется, для тебя это очень важно.
Энни вгляделась в фотографии, на которых Джим был изображен рядом с Кэри.
– Как ты думаешь, почему она затеяла это именно сейчас?
– Видимо, у нее с Джимми были какие-то трения из-за агентств. По его словам, он давно догадывался, что Кэри затевает что-то ему в отместку. Он, конечно, в ярости – особенно из-за тебя, – но считает, что ничего не может поделать, потому что Кэри когда-то в самом деле обвинила его в том, что у него интрижка с нами обеими, и теперь никто не сможет доказать, что этот Гилберт не подслушал их.
Энни широко распахнула голубые глаза:
– Но как ей могло такое прийти в голову? Будто мы с Джимми… Даже если забыть о том, что меня обвинили в наркомании, – а это само по себе ужасно… – Щеки Энни вспыхнули от гнева. Одно дело – признаться в своей прошлой слабости перед небольшой группой на лечебных занятиях, которые она до сих пор регулярно посещала, и совсем другое – услышать обвинение из посторонних уст.
