Сладкая месть под Рождество - Элизабет Морган

– Моя сестра Ханна в обиде на нее за это. Справедливо, мне кажется. Ханне практически пришлось вырастить меня. Моя мама редко бывала дома, а когда приходила… была не в лучшей своей форме. А вот я… Я в какой-то степени понимаю ее. Шэрон смогла освободиться, чтобы быть сильной ради своих дочек. Это достойно уважения.

Ногтями рисую невидимые узоры на накачанном бицепсе Дэмиена, стараясь не смотреть ему в глаза, чтобы избежать жалости в его взгляде. Я делаю так всегда, когда впервые говорю с кем-то о своей семье.

– Так и есть, – говорит он, а я глупо надеюсь, что он не станет продолжать. Но это же Дэмиен. – А у тебя такое было? Ты растворялась в другом человеке?

Я отвечаю.

Отвечаю честно, потому что у меня ничего не осталось, кроме обрывков и осколков честности, которую я пытаюсь собрать воедино. Я шевелю губами, думая, как лучше об этом сказать.

– Да. Я потеряла себя на четыре года. Четыре долгих года, в течение которых я охренеть как старалась переделать себя ради мужчины, который меня не любил. И теперь… я потихоньку вспоминаю, кем была до этого.

– Ты понравишься моей маме, – говорит он, и его уверенный ответ кажется странным после того, что я на него вывалила.

– Почему? Потому что растворилась в мужчине, который не был ее сыном? – спрашиваю я, смеясь, потому что безумно даже думать об этом.

– Нет. Ей понравится то, что ты такая игривая и роскошная, открытая и добрая, можешь вот так рассказывать мне о своей семье, о бывшем и о поиске себя, не переставая улыбаться. Даже говоря об этом, ты излучаешь нереальную радость. – Я морщу нос, потому что мне становится неловко. – Она оценит, что ты можешь познакомиться с женщиной, выслушать ее историю, сделать так, чтобы она доверилась тебе, и после разговора с тобой стала в десять раз увереннее в себе и смогла встретиться лицом к лицу с человеком, который долгие годы насиловал ее и эмоционально, и физически, а еще заставлял отчитываться за каждый потраченный цент.

Я сглатываю, ощущая неловкость от такого рода комплимента.

– Моя мама ушла от моего отца десять лет назад. – Я хмурю брови, потому что он не упоминал о разводе родителей. – Ей было пятьдесят три года, когда она поняла, что уже тридцать два года пытается сделать из себя ту, которой ее хочет видеть мой отец. Она тридцать два года была идеальной матерью и женой, великолепной хозяйкой дома, вкусно готовила, чисто прибиралась и вела всю домашнюю бухгалтерию… все-все.

У меня перехватывает дыхание.

– Когда я был ребенком, мы не жили богато, но отец зарабатывал достаточно, чтобы мама могла оставаться дома. Она погрязла во всем этом, в своих попытках поддерживать равновесие. Он работал, поэтому ей приходилось делать все остальное. Но когда я съехал от них, мама начала работать, стала портной, и на это занятие у нее уходило много времени. Отец трудился в банке, так что нагрузка по часам у них была примерно одинаковая, и уставали они в равной степени. И спустя десять лет после того, как я уехал, а она стала работать наравне с отцом, она осознала, что, несмотря на такую же занятость, ей приходится одной тащить на себе хозяйство. Она готовила, прибиралась и наводила уют, пока он отдыхал. И он не возражал. Он даже настаивал на таком порядке вещей. За долгие годы совместной жизни это превратилось в привычку, они просто… были такими.

Я это понимаю.

Я понимаю, как такое может произойти. Это могло случиться со мной.

– Мама ушла от него на один год.

Я округляю глаза:

– Год?

– Отцу понадобился всего один год, чтобы снова завоевать ее сердце, – говорит он, улыбаясь.

– О, не мужское ли обаяние Мартинесов покорило ее? – спрашиваю я, улыбаясь в ответ.

Он перекатывается и нависает надо мной. Это его движение я уже начинаю любить.

– Да, а еще он валялся у нее в ногах. И я тоже сказал ему пару слов, помог понять, каким идиотом он был.

– Ты хороший сын, – говорю я и дотрагиваюсь до его щеки, слегка покрытой щетиной.

– Да, но сейчас я бы хотел сменить тему разговора.

Я улыбаюсь еще шире.

– Ах, да? И почему же?

– Прямо сейчас я хочу прижаться к полностью обнаженной женщине моей мечты, потому что у меня было достаточно времени, чтобы восстановить силы.

– Да уж, должно быть, сложно быть пожилым мужчиной, которому требуется столько времени, чтобы восстановиться, – говорю я, и у меня лицо чуть не рвется от улыбки.

– Что вы говорите, девочка? – он с вызовом поднимает свои густые брови.

– Ну, знаешь ли, ты же на четырнадцать полных лет старше меня. Должно быть, сложно угнаться за мной.

– О, я покажу тебе, как это сложно, – говорит он и с рычанием прикусывает кожу на моей шее, а затем спускается ниже.

И он правда демонстрирует, как хорошо может угнаться за мной.

А к концу вечера я сдаюсь первая.

18

25 ноября

Эбби

Ричард никогда не изъявлял желания познакомиться с моей сестрой или теми людьми, которых я называю семьей. Так было до тех пор, пока я не сказала ему, что Ханна собирается замуж за магната индустрии развлечений – Хантера Хатчинса. И вот тогда волшебным образом он заинтересовался моей семьей и теми, с кем я могла бы его свести.

Когда Хантер и Ханна приезжали в город, мы запланировали целый день развлечений. С тех пор как я обосновалась на Лонг-Айленде, это была наша первая непринужденная встреча с Ханной, и я дождаться не могла, когда мы проведем целый день вместе с ней и ее женихом.

Я запланировала тур по достопримечательностям, всякую всячину и отметила, в каких ресторанах быстрого питания мы могли бы перекусить. Помню, как накануне нашей встречи я рассказывала о своих планах Ричарду, показала ему наш предстоящий маршрут, а он сказал что-то вроде: «Это же Хантер Хатчинс, Эбби, а не какой-то турист из твоего родного городишки. Нужно сделать что-то невероятное, впечатлить его».

Это был тысяча семисотый по счету тревожный звоночек. Я даже помню, что на долю секунды подумала, что ошиблась насчет него, что он не мой единственный и мы слишком разные.

Но та доля секунды долго не продлилась.

Какая жалость.

В тот день мы катались по городу, мы с сестрой хихикали, смеялись и наслаждались жизнью так, как умеем, когда