По ту сторону от тебя (СИ) - Алиса Евстигнеева
Пару раз звонил Глеб, но я не ответила. Острая потребность побыть одной крыла все правила приличия и доводы разума.
Мой мир в очередной раз рушился на сотни мелких осколков, но на этот раз как-то по-другому. Мне уже не было страшно, и даже боли особой не осталось. Лишь параноидальное желание хвататься за прошлое, в безумной попытке склеить то, что ремонту уже не подлежало.
Окончательно я сломалась на песне «Маленький», услужливо подкинутой в плейлист неведомой мне логикой проигрывателя.
«Я снова маленький, солнце яркое, мама опять сильнее всех в мире. Я снова боюсь собак и оставаться один в квартире
А деревья такие большие, незнакомые плохие слова
Поиграем в прятки? Мне, как раньше, по пояс трава». *
Горячие слёзы очередным потоком брызнули из глаз. Но я вдруг отчётливо поняла, что всё, это в последний раз. Сегодня недостающий осколок встал на своё место, чтобы окончательно обрушить иллюзии прошлого.
Пора было признать: моё прошлое, моя семья, моё детство никогда не были такими, какими я привыкла их считать. Не было тех чувств между родителями, которыми я так гордилась, не было той мамы — любящей и всепрощающей, ну а папа… папа навряд ли мог претендовать на звание благородного рыцаря без страха и упрёка. Были обычные люди, которые просто пытались жить свою, наверное, не самую простую жизнь. Что-то у них получалось, а в чём-то они провалились.
Ну а я… я тоже просто жила, и реагировала на всё так, как умела. И на мамину измену отреагировала ровно так, как… сумела. Я пятнадцать лет лелеяла свои обиды и страхи, не в состоянии взглянуть правде в глаза: идеальных не бывает. Именно этого я подспудно всё время ждала от всех: себя, отца, матери, Бориса, других людей. Даже Глеб на первых порах соответствовал моим представлениям об идеальном незнакомце.
Я не умела сталкиваться с несовершенствами нашего мира. Слишком много несправедливости в прошлом свалилось на меня непосильным грузом, и, не способная это переварить, я решила замкнуться в себе, лишь иногда показывая нос из своей раковины, порой имитируя жизнерадостность. Были ли виноваты в этом родители? Наверное. Не знаю. Определяло ли это моё будущее? Наврядли.
До меня только сейчас стало доходить то, что столько лет мне твердила моя психоаналитик: «Кира, вы в праве жить так, как хочется именно вам». А мне никак не хотелось.
И вот, стоя на пороге смерти, хоть и не своей собственной, я вдруг осознала одну простую истину: «Я — СВОБОДНА. Свободна поступать так как хочу».
Стоило лишь подумать об этом, как последний осколок прежней окаменелой Киры рухнул в небытие, явив миру кого-то другого. Нам ещё предстояло с ней познакомиться, но я уже знала наперёд, что мне понравится, даже если и будет нелегко.
В гостиницу я ехала с лёгкостью на сердце.
***
Стрелки часов медленно, но верно подбирались к полуночи, когда я въехала на парковку гостиничного комплекса.
Несмотря на позднее время в лобби первого этажа всё ещё было оживлённо. Кто-то вёл задушевные разговоры, расположившись в глубоких креслах, кто-то стоял в небольшой очереди к стойке регистрации, кто-то нетрезвой походкой курсировал в направлении лифт-бар/ресторан и обратно.
Оглядевшись по сторонам, словно ища чего-то, я двинулась к дверям лифта, принимая решения, завтра же выехать отсюда. Наверное, нужно снять квартиру…
— Кира! — ворвался в мои размышления уже знакомый голос.
Вздрогнула.
Разговор с матерью вытеснил из головы все мысли о Глебе.
Сейчас же Новгородцев вновь оказался на моей орбите, невольно возвращая нас ко всем разочарованиям сегодняшнего дня. Но глупое сердце всё равно сделало кульбит в груди, намекая на то, что всё-таки не против встречи.
Медленно оглянулась через плечо.
Он шёл через фойе своей обычной походкой — лёгкой, уверенной… но я всё равно ощутила укол тревоги, словно не веря.
— Привет, — негромко произнёс Глеб, остановившись передо мной.
— Привет, — шепнула в ответ.
А дальше оба замерли, уже в который раз не находя нужных слов.
Я судорожно всматривалась в его лицо, стараясь понять, как он воспринял полученные днём новости. Глеб Михайлович если и переживал, то не показывал. По крайней мере держался он молодцом. Чуть настороженно, возможно, даже напряжённо… Но в целом это был всё тот человек, с которым мы целовались накануне. На душе зашевелилось что-то похожее на разочарование. Не знаю, чего я ждала от него, но отчего-то была уверена он воспримет новости, несколько… острее.
— Ты как? — наконец-то спросил он.
Устало провела ладонью по глазам.
— Нормально. С мамой поговорили, все точки над i расставили. Знаешь, по-моему она воспринимает происходящее гораздо проще, чем мы.
— Значит, ты всё решила? — его голос прозвучал глухо и несколько… обиженно?
Вопрос был странным, выпадающим из канвы нашего диалога.
— Если ты про то, есть ли у меня планы на будущее… То так… в общих чертах. Жильё хочу снять. Может быть на пару дней съезжу домой. С папой встречусь.
— То есть всё-таки сбегаешь.
Его слова задели. Было в них что-то осуждающее.
— Нет. Но… мне нужно время, чтобы всё осмыслить.
Он наградил меня долгим непроницаемым взглядом. Под которым стало неуютно. Захотелось поёжиться и обнять себя.
— Глеб, мне, правда, жаль, что всё вышло именно так.
— Что желание отомстить оказалось слишком сильным? — вот теперь злость в его интонациях стала очевидной и едва ли не осязаемой.
Меня качнуло. Как от удара.
— Не понимаю, — только и смогла, что выдавить из себя.
— Что именно? — его лицо исказилось в какой-то ужасной гримасе. — Разве твоё решение не является банальным желанием мести?!
Уставилась на него во все глаза, не веря услышанному.
Хотелось как-то начать оправдываться, но в голове словно обезьянка с тарелками поселилась. Дзинь. Удар. Дзинь-дзинь. Ещё удар.
Глеб продолжал стоять напротив меня. Слишком близко. Настолько, что я могла кожей ощущать тепло его дыхания. Но при этом пропасть между нами ещё ни разу в жизни не казалось столь непреодолимой.
И тут я догадалась уточнить:
— Ты решил, что я отказалась от донорства, чтобы отомстить маме?
Он гневно открыл рот, явно чтобы парировать мне, но вдруг замер… Кажется, моя обезьянка с тарелочками сменила место обитания.
Зато я неожиданно развеселилась, но от истинного веселья в моём состоянии не было ровным счётом ничего. Больше походило на истерику.
— Вспомни, что я тебя сказала днём.
— Что
