По ту сторону от тебя (СИ) - Алиса Евстигнеева
— Нет.
— Да… — уже не столь уверенно настаивал он. — Ты сказала, что… — он честно старался вспомнить мои слова, но никак не мог подобрать точную формулировку.
И тут я всё поняла.
— Я сказала, что не буду донором.
— Я и говорю…
— Нет! — рявкнула, да так, что добрая половина обитателей лобби обернулась на нас. — Нет.
Новгородцев смотрел на меня круглыми глазами, но у никак не выходило понять, что я пытаюсь до него донести.
— Я тебе сказала, что не буду донором, — произнесла очень медленно. — Не потому, что не хочу… а потому что… не подхожу. Олег Георгиевич определил, что совпадений… недостаточно.
Глеб отшатнулся назад, запустив руку в свои волосы волосы и с силой сжав их. Услышанное, никак не хотело укладываться в его голове, и я горько усмехнулась.
— Я не буду донором просто потому что… не могу быть им. Я не подхожу. И я… не виновата, — последнее было сказано скорее для самой себя.
— Кир, я… — кажется кто-то начал включать мозги и брать себя в руки, но договорить ему я так и не дала.
— Но ты решил, что я настолько конченная мразь, что из-за собственных обид, готова буду поставить под удар жизнь собственной матери?!
Вслух это звучало крайне мерзотно Впрочем, ощущалось точно так же.
— Нет, но твои слова…
— Прозвучали неоднозначно, — кивнула я, — вот только каждый из нас в них вложил то, что вложил.
Обида во мне буквально клокотала, и казалось, что вот ещё чуть-чуть, и опять разревусь. Но на этот раз я смогла обрубить себя, грозно скомандовав: «Хватит».
Дальше я уже ничего не чувствовала, кроме вселенской усталости.
— Ладно, я понимаю тебя. Поверить в то, что единственный шанс на спасение мамы провалился, куда больнее, чем предположить то, что предположил ты. Я… я честно понимаю. Вот только я не заслужила, чтобы кто-то думал обо мне так, как сделал это ты.
— Кира, да, нет же… — он рванул ко мне, попытавшись то ли обнять, то ли схватить за руку, но я не далась, жёстко выставив ладонь перед собой.
— Не смей, — потребовала грозно, — не смей!
И Новгородцев неожиданно послушался, замерев на месте.
— На этом думаю всё, — резюмировала я и, обойдя стороной когда-то идеального незнакомца, отправилась к лифтам.
***
Ночь я провела у окна, всматриваясь в миллионы ярких огней над рекой и вспоминая всё то, что было. Мне нравилось представлять, что чёрное небо с редкими вкрапления звёзд, окутывало меня как палантин, защищая ото всего на свете. Слёз не было, великой драмы тоже, только горечь разочарования и вера в то, что теперь, всё будет иначе.
*Группа "Дайте танк!", песня "Маленький"
Глава 21. Новые реалии
Демоны просились наружу, скребя когтистыми лапами по моей истерзанной душе и требуя свою порцию крови и разрушений. За последнее десятилетие я даже как-то подзабыл, что тяга к самоуничтожению может быть настолько сильной и… притягательной.
Вот уже битый час я сидел в первом попавшемся баре и методично накачивал себя дешёвым алкоголем, от которого на утро наверняка будет хреново. Но меня это не пугало, скорее наоборот, даже подзадоривало.
Мысли в голове становились вязкими и неподъёмными, самоконтроль постепенно отступал, освобождая место демонам и той самой жажде дестроя, что в своё время заставляла меня бежать из дома и искать приключения на собственную задницу.
Будь я чуть потрезвее, непременно испытал бы уже привычный укол совести перед родителями за то, что в подростковом возрасте беспрестанно трепал им нервы. Но сегодня моя вина была куда обширней.
Но на повестке дня стоял в разы более тяжкий грех. Несмотря на все доводы разума, я чувствовал, что облажался и не смог спасти мать. И пусть в её состоянии за последнюю неделю ничего особо не изменилось, мне начинало казаться, что всё кончено.
А тут ещё и история с Кирой, в которой я тоже обделался по полной. Вот только вместо чувства вины, во мне плескалась злость, чёрная и всеобъемлющая.
— Сволочи! — вьетнамским флешбеком звучал в голове голос Людмилы Викторовны, нашей воспиталки из детского дома. — Сволочи! — любила повторять она. — Какие же вы тут все сволочи. Только и умеете, что врать, ломать и рушить. А знаете, почему вы здесь? Потому что настолько выродки, что никому нафиг не сдались…
Наверное, её слова не были лишены истины. В свои двенадцать каждый из моих «соратников» успел отличиться в воровстве, разбоях и бродяжничестве. И это были лишь цветочки.
Я никогда не был ангелом, но мне нравилось верить в то, что однажды всё изменится, и сволочь во мне станет человеком. Собственно, в последние годы часть меня даже уверовала в то, что злой и вечно голодный чертёнок из детского дома остался где-то позади. Но обвинения Киры зацепили нечто такое, что заставило воскреснуть образ Людмилы Викторовны из небытия. И теперь эта тучная и некрасивая женщина вновь царствовала в моём полупьяном сознании со своими истошными воплями «Сволочь!».
И пусть Кира не говорила ничего такого вслух, я точно видел разочарование и боль в её глазах. Принять полностью обвинения, брошенные мне в лицо, никак не получалось… Хотелось как минимум оправдаться, а как максимум хорошенько рявкнуть и велеть более точно, формулировать свои мысли.
Отец позвонил ближе к полуночи, что было ему вообще несвойственно. К тому времени я надрался настолько, что с трудом перебирал ногами, покачиваясь из стороны в стороны, но упорно продолжал движение в сторону своего внедорожника.
— Глеб, ты где? — без всяких предисловий начал батя.
— Здесь, — честно признался я, наконец-то, доковыляв до парковки.
— Ты пьян? — уточнили на том конце трубки, после чего тяжко вздохнули, должно быть выражая своё отношение к степень моего грехопадения. И это ещё родитель не имел счастья лицезреть меня воочию.
— Пьян, — не стал оспаривать очевидное, зажав трубку между ухом и плечом, пытаясь отыскать иммобилайзер в многочисленных карманах, которые непонятно на кой хрен в такой количестве оказались у меня на костюме.
Отец помолчал немного, и в этом молчании мне почудились нотки всего на свете — разочарования, боли, отчаянья.
За это время я успел совладать с хитрой электроникой, после чего сотворил подвиг и таки сумел взобраться на переднее сиденье автомобиля.
***
Путь до
