Горький вкус любви - Аддония Сулейман

Мы просидели так несколько часов.

Перед тем, как село солнце, Фьора поднялась и попросила меня пойти с ней.

Я вдыхал завораживающий аромат жасмина, который она оставляла за собой. Фьора шла к высокой дюне, нависающей над берегом. Добравшись до нее, она стала карабкаться наверх. Я следовал за ней. На вершине мы встали лицом к морю.

Ветер не стихал. Каждая прядь волос Фьоры рвалась в небо, и мне казалось, будто это тысяча танцовщиц исполняет для меня танец живота.

Фьора повернулась ко мне. Наши ноги проваливались всё глубже в сыпучий песок. Наши руки встретились, и на ее губах заиграла улыбка. А потом ветер подхватил горсть песчинок и осыпал нас ими, словно дождем, и мы подняли руки вверх.

— Я люблю тебя, люблю, люблю, — эхом повторяли мы друг за другом.

Вот-вот должен был вернуться торговец. Фьора хотела надеть абайю, но я просил ее не спешить.

— Давай посидим еще. Ведь за нами еще не приехали.

Стоя на краю моря, мы не мигая смотрели друг другу в глаза.

— Я хочу, чтобы каждый день моя голова лежала между твоих грудей, — сказал я Фьоре.

Мы разорвали мой портрет на две половинки. И тогда она сказала, что у нее есть план.

— Хабиби, второй раз в жизни я увидела тебя, когда шла по Аль-Нузле к своей подруге. Ты был в синих джинсах и белой футболке. Признаюсь, я не удержалась и проводила тебя взглядом. Но привлекли меня не столько твои широкие плечи, сколько выражение лица. В нем была мягкость.

Она умолкла. Мы держались за руки и смотрели на волны.

— Скажи мне, в чем состоит твой план, Фьора?

— Я хочу, чтобы ты остался со мной. Я хочу, чтобы ты был со мной в моей комнате, где нам никто не помешает. И вот что я придумала: ты оденешься как женщина и придешь к нам в дом, будто одна из моих подруг. Ко мне часто приходят подруги позаниматься. Тебе понадобится абайя, длинные перчатки и головной платок, остальное я беру на себя.

— О Аллах, ты сошла с ума. А как же твой отец?

— Мы же будем на женской половине. В конце концов, это он сам придумал разделить квартиру на две части стеной. А насчет моей матери не волнуйся. Она всё поймет. Она еще не утратила веру в любовь.

Когда она надевала платок, мне было так тяжело, что я отвернулся к морю. Нежные ручки обвили меня сзади.

— Насер, не грусти, — попросила Фьора, прижимаясь лицом к моей спине. — Скоро ты снова увидишь меня. Хорошо?

Я снова повернулся к ней. Странно было целовать женщину под покровом черной абайи, но всё же я нашел под тканью ее губы.

— Хорошо. За нами вот-вот приедут.

В тот же вечер я прошелся по магазинам Аль-Нузлы и купил черное платье, широкий платок, плотную вуаль, черные перчатки, чулки по колено и черные туфли на низком каблуке.

Выходя из обувной лавки, я столкнулся с Басилем. Безмолвно озирая мои пакеты с покупками, он стоял в дверях.

Мое сердце остановилось.

Я попятился и чуть было не уронил все свои пакеты, но, к счастью, быстро собрался с духом. Я должен был выглядеть естественно, чтобы не оказаться вместе с Фьорой в черном джипе, едущем на Площадь Наказаний.

Мы молча взирали друг на друга.

Чтобы выйти из лавки, мне необходимо было обойти Басиля. Я сделал шаг в сторону, уступая ему дорогу, но он схватил меня за руку.

— Что это ты затеял, дорогой Насер, хотел бы я знать? — мрачно спросил он.

Надо было бы промолчать, но я не сдержался:

— Не утомляй свой мозг, пытаясь придумать, как отомстить мне. Лучше оставь меня в покое. Я всё равно не вернусь в мечеть к твоему имаму.

Он отпустил меня и медленно отвернулся, бормоча под нос:

— Посмотрим.

Шагая домой, я не мог не думать о встрече с Басилем. Что он собирается делать? Видел ли он, что лежит в моих пакетах? Мне всё же казалось, что у него не было возможности заглянуть в них.

Я напомнил себе о том, что жизнь не вечна. Именно этот афоризм помог мне решиться ответить на любовь Фьоры. Если что-то и случится со мной, рассуждал я, то, по крайней мере, я могу быть счастлив уже тем, что успел познать вкус любви.

Ложась спать в ту ночь, я мечтал лишь о том, чтобы поскорее наступило утро, — ведь мне опять предстояло свидание с прекраснейшим цветком на земле.

6

Был четверг, раннее утро в середине ноября. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как в моей жизни появилась первая записка Фьоры. Я сидел на кровати, а передо мной лежали черные одежды. Днем ранее, когда мы с Фьорой были на набережной, она показала мне, как надевать все эти сложные женские одеяния. Однако, встав перед зеркалом, я обнаружил, что одеться без ловких и опытных ручек Фьоры мне будет совсем не просто. Черное платье я сумел натянуть на себя, потому что оно было похоже на накидку, которую мужчины носят поверх тоба. Но вот с хиджабом у меня возникли проблемы. Я никак не мог закрепить слои ткани вокруг головы, они расползались у меня в руках, а булавки так и норовили уколоть меня. Надо будет потренироваться. Меня сильно тревожило то, что на ветру, в движении, всё это сооружение у меня на голове развалится. Раз десять я подергал за концы хиджаба, проверяя, насколько прочно держат булавки. Вроде всё было в порядке.

Я натянул чулки, сунул ноги в благопристойные закрытые туфли и надел перчатки. Заключительным шагом было закрыть лицо вуалью. Поначалу я чуть не задохнулся под ней. Стоило мне сделать вдох, как ткань прилегала к ноздрям, перекрывая доступ воздуха. Не сразу я догадался, что нужно дышать реже и медленнее, но потом у меня стало получаться.

Я взглянул в зеркало. В отражении не было ничего, что напоминало бы о Насере, не видны были даже брюки. Вчера, перед тем, как расстаться со мной, Фьора сказала:

— Насер, ты вырос среди женщин. Ты знаешь, как они разговаривают. И, я уверена, ты не забыл, как они двигаются, когда ходят и как одеваются. Хабиби, в женской одежде тебя легко можно будет принять за девушку.

Однако, рассматривая черное бесформенное существо в зеркале, я думал, что женщины на Холме любви выглядели совсем не так.

Перед тем, как покинуть квартиру, я поглядел в глазок, проверяя, нет ли кого на площадке. Мы с Фьорой договорились, что я, одетый в паранджу, буду ждать ее с двух часов дня на Аль-Нузле. Улица была пустынна.

Столько лет я сидел под своей пальмой и наблюдал за тем, как перед моими глазами разворачивается черно-белое кино. Но никогда мне и в голову не приходило, что однажды я сам сыграю роль одной из загадочных черных фигур. Как странно было идти по Аль-Нузле под покровом черной ткани! Всего несколько минут назад я жил в мире мужчин, и вдруг очутился в женском мире. Я мог менять роли по своему желанию, играя то за белых, то за черных!

Впереди появилась женщина в розовых туфлях, и я ускорил шаги. Мне с трудом удалось сдержаться и не побежать навстречу Фьоре — так хотелось подхватить ее на руки и прижать к себе.

— Это я, Насер, — произнес я, приблизившись к ней.

— Я скучала по тебе, хабиби, — ответила она и спокойно взяла меня под руку.

— А как же поцелуй в щеку? — пошутил я. — Разве я не похож на женщину?

Она захихикала, потому что я стал щекотать ее украдкой, под прикрытием складок одежды.

— Насер, прекрати! Хватит, Насер!

— Ладно, — согласился я.

— Хорошо, тогда идем.

Мы подошли к ее дому. Она открыла входную дверь.

В просторном вестибюле работали кондиционеры. Напротив входа я увидел три лифта. Стены и полы, выложенные чудесной марокканской плиткой, были чисто вымыты и сияли. Фьора сжала мою ладонь.

— Как ты? — шепнула она, пока мы ждали лифт.

— Замечательно, как никогда! — прошептал я в ответ.

Прибыл лифт, из которого вышли двое детей в сопровождении матери.

— Ассаламу алейкум, — поприветствовала женщину Фьора.