Горький вкус любви - Аддония Сулейман

Вдруг всё стало таким странным и пугающим. Совсем не так мы ощущали себя на единственном в городе пляже для иностранцев. Теперь всё было иначе. Кровать Фьоры представлялась чуждой, враждебной, запретной страной. Возможно, во всем виновато излишнее возбуждение. Или неуверенность новичков, не знающих, чего и как касаться. Но никогда я не дрожал так, как в тот день, лежа рядом с Фьорой на ее постели. И никогда я не видел столь напряженного выражения ее лица, как в те минуты. Можно было подумать, что мы боимся упасть в пропасть, внезапно разверзшуюся в полу комнаты.

Наконец мое тело оттаяло. Я решился положить ладонь на грудь Фьоры, но тут же убрал ее, потому что услышал тихий стон. Ей понравилось? Или я сделал ей больно? Продолжать или больше никогда так не делать?

Я сжал ее левый сосок снова, но на этот раз не пальцами, а губами, нежно, едва-едва касаясь его. И снова стон. Теперь я совсем растерялся.

Вытянувшись во весь рост, я лег на бок лицом к Фьоре.

Наши тела соприкасались. Ощущение ее кожи окончательно парализовало меня. Вот уж не ожидал, что мы окаменеем от робости и не сможем вымолвить ни слова.

Зато мои мысли неслись вскачь. В уме я уже перенесся на следующую стадию нашего свидания: что произойдет, когда от поцелуев и прикосновений надо будет переходить к… чему? В кафе у Джасима я слышал, как рассуждал Омар: «Когда любовники, юноша и девушка, находят способ совершить невозможное и уединяются в таком месте, где можно заняться сексом, то делают они это так же, как мужчина с мужчиной. Ведь девушка должна беречь свою девственность. Только представьте, что с ней произойдет в противном случае!»

Я посмотрел на Фьору. Держа меня за руку, она прошептала:

— Прости. Я не думала, что это будет так трудно.

Потом она замолчала. Капельки пота бисером заблестели у нее на лбу, на шее, на груди. Мы так и лежали, не говоря ни слова.

Затем она обхватила бедрами мою ногу. Влажный жар, исходящий из сокровенного уголка Фьоры, заставил меня покрыться мурашками. Остаток дня мы провели в этой позе: моя нога прижата к ее промежности, а руки не отрываются от ее тела.

* * *

Целых три дня понадобилось нам на то, чтобы осмелиться заговорить о том, что произошло в наше первое свидание в ее комнате. Мы целовались, но избегали заходить дальше. Когда мы разговаривали, то касались лишь безопасных тем: о книгах, которые прочитала Фьора, или о моих друзьях из Аль-Нузлы, с которыми я надеялся когда-нибудь познакомить ее.

На третий день мы осознали, что не должны позволять страху вставать на пути нашей любви. У нас ведь нет времени на то, чтобы так бездумно тратить его.

Когда мы вошли в ее квартиру в тот день, Фьора попросила меня не снимать вуаль и снова закрыть глаза.

— Я приготовила для тебя сюрприз, — проговорила она смущенно.

В комнате аппетитно пахло съестным. Она подвела меня к кровати. Я сел на край и стал ждать. По звуку шагов я понял, что Фьора несколько раз вышла и вернулась в комнату.

— Пока не смотри, — говорила она каждый раз, когда снова входила в дверь.

Спустя некоторое время я почувствовал через вуаль тепло ее тела. Тихим голосом она разрешила мне открыть глаза.

Я поднял вуаль и увидел, что она стоит передо мной, необычно высокая. Я глянул вниз: на ногах у нее туфли на очень высоком каблуке. Свои волнистые волосы она стянула за спиной в хвост. Узкие джинсы и черная рубашка с коротким рукавом — вот и весь наряд. Три расстегнутые у горла пуговицы открывают треугольник смуглой кожи, на которой блестит серебряное ожерелье, уходящее куда-то глубоко вниз.

— Ну, хватит смотреть на меня, — сказала Фьора, негромко рассмеявшись. — Посмотри лучше вот на это.

Ее стол, обычно заваленный книгами и тетрадями, был расчищен ради двух тарелок, бутылки фруктового сока, бокалов, столовых приборов и свечей.

Я скинул абайю. Фьора выключила свет и задернула занавеси на окнах, хотя было еще светло. В комнате стало темно, как ночью. Я следил за тем, как Фьора движется по комнате, зажигая свечи одну за другой. Вскоре золотистые шары осветили ее со всех сторон, и она словно плыла ко мне, окруженная теплым сиянием.

Фьора взяла меня за руку и подвела к столу. Я не стал садиться, а притянул ее к себе так крепко, что наши тела слились воедино. Свободной рукой я погладил ее ключицы — трепетно, как будто они были единственной розой в пустыне. Я поцеловал ее в шею с жадностью, с какой праведный мусульманин, отказавшийся от алкоголя на земле, приникает к рекам красного и белого вина, текущим в небесах Аллаха. Она, всё еще прижимаясь спиной к моей груди, повернула ко мне голову и подарила быстрый поцелуй, а потом оттолкнулась от меня ягодицами и села за стол.

Я тоже сел и оказался перед тарелкой с вкуснейшей едой: рисом и жареной курицей, аккуратно выложенными на листья салата.

Но мои глаза оказались более голодными, чем желудок. Я поблагодарил Фьору за угощение, но не смог прикоснуться к еде, поскольку смотрел только на девушку. Я хотел сказать ей, что не видел никого прекраснее, чем она, что на ее изящной шее уместились бы все украшения Нефертити и еще осталось бы пространство для моих поцелуев, что я восхищен тем, как ее элегантность сочетается с глубиной, любовь — с силой, египетская кровь — с эритрейской.

Я не мог вымолвить ни слова. Мне еще только предстояло выучить новый для меня язык — язык любви. Не подобает любовнику запинаться, описывая прелести и достоинства своей возлюбленной.

Фьора в этот день накрасила губы розовой помадой, которая ярко выделялась на ее смуглой коже. Мне хотелось видеть ее лицо во всех подробностях, поэтому я придвинул все свечи к Фьоре, так что она стала похожа на богиню на алтаре храма.

В это мгновение азан возвестил час пятничной молитвы и разрушил сказку, в которую погрузились мы с Фьорой.

Она заговорила первой:

— Через полчаса имам начнет свою проповедь. Будем надеяться, что его речи не испортят наше свидание.

— Посмотрим, — хрипло выговорил я.

Она склонилась над столом, налила из бутылки сока в мой бокал и передала его мне со словами:

— Для тебя, дорогой.

Мы приступили к еде. Впервые мы ели вместе и оба остро чувствовали всю необычность ситуации. Я несколько раз закрывал глаза, чтобы прислушаться к тому, как она жует и глотает. Когда она разлила остатки сока по бокалам, я заметил, что она улыбается.

— В чем дело? — спросил я, тоже послав ей улыбку.

— Так странно, — ответила она. — Мне сейчас необыкновенно хорошо. Я счастлива оттого, что в жизни существуют такие простые и прекрасные вещи. Нужно только не бояться их искать. — И затем она добавила, подумав: — Терпение и смелость откроют любую дверь.

После еды я похвалил кулинарные таланты Фьоры и накрыл ее руку ладонью. Мы снова молчали.

— Насер?

— Да?

— Ты не стал хуже думать обо мне из-за всего того, что я сделала ради встречи с тобой, что я пригласила тебя к себе в комнату?

Я ответил вопросом:

— А ты не думаешь обо мне хуже из-за того, что я, мужчина, ответил на твои призывы и выполнял всё, о чем ты меня просила?

Она замотала головой.

— Вот и я тоже нет, — сказал я.

Мы смотрели друг другу в глаза, молча и не двигаясь, только пальцы наши сплетались и расплетались в непрерывном танце любви.

Потом Фьора неожиданно произнесла:

— Мы преодолели столько трудностей, чтобы уничтожить преграды, разделяющие нас, чтобы быть вместе, а всё равно нам еще многое нужно сделать.

— Прости меня за то, что случилось в тот раз, — сказал я, — в нашу первую встречу у тебя.

— И ты меня прости, — эхом откликнулась она. — Честно говоря, я думала, что будет проще. Думала, что желание победит страхи.

— Может, ты считаешь, что еще рано? — спросил я. — Может, нам следует подождать…

— Дорогой мой, я так долго мечтала о тебе! И я так боюсь, что завтра для нас с тобой никогда не настанет. Так разве не стоит нам жить сегодняшним днем?