Горький вкус любви - Аддония Сулейман

Я взял салфетку, поднес к лицу и впервые смог вдохнуть аромат Фьоры.

— Хабиби. — И снова, умоляюще: — Хабиби. — А потом нетерпеливо: — Хабиби!

Я сложил салфетку и убрал ее в карман брюк. А лицо утер рукавом тоба.

— Послушай меня, хабиби. Если ты успокоился, то всё будет хорошо. Пойдем, любовь моя. Но помни, мы должны вести себя как супруги.

Я не реагировал. Она молниеносным движением ущипнула меня за бедро.

— Видишь, я настоящая. А теперь вставай и пошли. Где останавливается наш автобус?

Я встал, но она почему-то осталась сидеть возле фонтана. Тогда я снова сел.

— Что ты делаешь? — прошипела она.

— Жду тебя.

— Любимый, ты всё позабыл. Вокруг столько полицейских, поэтому я должна идти позади тебя. Ты думаешь, мне это нравится? Когда мы доберемся до набережной, то сможем идти рядом. А теперь иди, иди, я пойду следом.

Когда я открывал двери на выходе из центра, то навстречу мне попались еще двое полицейских. Я уступил им дорогу.

Я шел в нескольких метрах перед ней. Дважды я оборачивался, но каждый раз она отчаянно махала рукой, показывая, что мне нельзя этого делать. Мы пересекли Площадь Наказаний, а потом пошли мимо спортивного магазина. Оттуда высыпала большая толпа молодых мужчин. За ними появилась столь же большая толпа женщин, одетых в черное. На мгновение они разделили нас с Фьорой. Я впился глазами в женские ноги. Ага, розовые туфельки! Она здесь.

Мы подошли к автобусной остановке. Я встал в начале очереди, она пристроилась в конце. Через несколько долгих минут прибыл автобус. Я вошел в мужскую половину и проследил краем глаза, что Фьора благополучно скрылась в двери, ведущей в женскую часть автобуса.

Как и раньше, я нашел место как можно ближе к перегородке, отделяющей мужчин от женщин. В крошечное окошко я смог увидеть только четырех женщин. Жаль, что их ног не было видно. Дожидаясь момента, когда мы с Фьорой снова будем вместе, я достал салфетку и уткнулся в нее лицом.

2

Жизнь вдруг стала прекрасной, как по волшебству. Фьора была рядом со мной. Теперь впереди шла она, оставляя за собой цепочку розовых шажков на мостовой набережной. «Когда женщина идет, — услышал я как-то слова эритрейского поэта в лагере беженцев, — вся земля идет вместе с ней». Только теперь я понял, что означали эти слова. Когда я смотрел на шагавшую впереди Фьору, мне казалось, будто земля уходит вместе с ней, а я парю в воздухе, как в невесомости. Я примечал, куда наступали ее розовые туфельки, и старался ступать по тем же плиткам мостовой, что и она.

На набережной кипела жизнь. Мы прошли по тротуару мимо парка развлечений, который также был разделен на мужскую и женскую части. Вокруг расположились люди, приехавшие к морю на пикник, бегали дети, а на широких скамьях мужчины играли в карты. По лестнице я спустился с тротуара на песок. Там меня чуть не сбил мальчик, катавшийся на пони. Я отступил, пропуская его. Фьора еще была на ступеньках лестницы. Прошествовали мимо три верблюда, пассажирами которых были дети.

Уже смеркалось, когда мы дошли до моего укрытия в камнях. Но спрятаться там мы не могли. Если заметят, как мы вдвоем пробираемся туда, это сразу вызовет подозрения. Фьора постояла над водой, быстро огляделась и снова поднялась на тротуар.

Я ненадолго задержался, чтобы бросить полный любви взгляд через море и послать воздушный поцелуй матери. Потом я тоже поднялся по лестнице. Наверху я первым делом отыскал розовые туфельки. Фьора сидела в одиночестве на одной из скамеек. И вдруг я остановился, поняв, что печального певца не было на его обычном месте. Я опустился на колени там, где он неизменно сидел со своим инструментом, прикоснулся ладонью к скамье, чтобы проверить, не сохранили ли доски его тепло. Мне хотелось плакать.

— Мой дорогой музыкант, — прошептал я, глядя в море, — я пришел сюда со своей любовью, но тебя уже нет. Я буду скучать по тебе. Надеюсь, твое сердце никогда не перестанет биться, даже если сейчас ты лежишь на дне этого моря.

3

— Хабиби, надо же, мы сидим рядом, словно муж и жена. Как бы мне хотелось обнять тебя. — Она помолчала. Потом: — Скажи мне, любимый, почему ты полюбил меня? Для меня, например, это была любовь с первого взгляда, но ведь ты меня даже не видел.

Я не смог ответить. Только сейчас я вдруг осознал невероятность происходящего, как будто до этого момента спал. Я сидел рядом с женщиной. Даже после того, как она закончила говорить и замолчала, ожидая ответа, ее голос звенел в моих ушах, наполняя мне душу прекрасными звуками.

Я смотрел на море. Волны накатывали на берег, напевая свою бесконечную песню, а иногда, сталкиваясь, они шипели и ревели. На фонарь перед нами опустилась птица. Она сидела с расправленными крыльями, как самолет на взлете или как ангел, готовый взмыть в небо. Я хотел, чтобы этот ангел взял с собой один вопрос — на тот случай, если ему доведется свидеться с Творцом: «Если ты сказал, что любовь — это небесная пища, то почему нас наказывают за то, что мы любим на твоей земле?»

Розовая туфелька Фьоры тихонько ткнула меня в ногу. Я сбросил сандалию, зажмурился и стал босой ногой ласкать ее туфельку.

— Насер?

Я молчал.

Снова она позвала меня:

— Насер!

На этот раз я откликнулся:

— Да, любимая?

— Пожалуйста, скажи мне: почему ты влюбился в меня, хотя ни разу не видел моего лица?

Я снова стал смотреть на море и представил, как говорю Фьоре: «Дорогая, я много читал о том, как люди влюбляются, в том числе и о том, как они влюбляются с первого взгляда, как ты. Полагаю, влюбленность возникает, когда человек видит лицо другого человека, заглядывает в его глаза, видит форму его тела и слышит милые слова, и тогда его сердце говорит: „Вот оно, это любовь“. Но мое чувство к тебе — это любовь до первого взгляда. Я тоже размышлял над тем, что же это за чувство. Как так вышло, что я полюбил женщину, лица которой не видел, чьих слов не слышал, рядом с которой не шел? Как так вышло, спрашивал я себя, что одна-единственная записка полностью завладела моим разумом и чувствами? Я ведь понятия не имел, Фьора, обладаешь ли ты красотой, о которой пишут в запрещенных романах, вызывает ли твой облик желание, которое невозможно выразить словами и которое заставляет сердце истекать кровью. Я не знал, являются ли очертания твоего тела столь изящными, что их не в силах передать даже кисть величайших художников. И я не слышал вначале ни звука из твоих уст, и поэтому твой голос не мог запасть мне в душу. Порой я думал, что ты всего лишь иллюзия, созданная голодным воображением, которое заставило меня полюбить фантом. Но всякий раз, когда подобные сомнения одолевали меня, я брал в руки твои послания. Они давали мне смелость и веру».

Ничего этого я не сказал, потому что не был уверен, правильно ли будет заговорить о том, что скрыто под ее абайей, не рано ли. Поэтому я выразил свои мысли короче:

— Фьора, моя любовь к тебе построена на вере. Это такая же вера, как та, которую выражает верующий по отношению к своему Творцу, какой требуют от нас пророки. Ведь, когда пророк Мухаммед пришел с Кораном, мы могли полагаться только на его слова, но мы поверили. Ты уронила перед моими ногами записку, я прочитал ее, каждое твое слово, вот так всё и случилось. Слова, любовь моя, могущественны. Я ответил на твой призыв и согласился стать твоим возлюбленным.

Я посмотрел на нее. Рядом со мной на скамье сидела черная тень с очертаниями женщины. Если прислушаться, то можно было расслышать, как она дышит.

Мы оба погрузились в молчание.

— Фьора?

— Да, хабиби. — И она повторила еще раз, выговаривая каждый звук: — Да, хабиби.

— Всё это время я делал всё, о чем ты меня просила. Я ходил за тобой, как преданный ученик. Я отдал тебе самое дорогое, что есть у меня в этом мире, где волею судеб я остался в одиночестве: я доверил тебе свое сердце.