Люби меня навсегда - Саша Шу
– Не надо так на меня смотреть, Полли! Думаешь, надо быть Нострадамусом, чтобы догадаться по твоему вечно голодному взгляду, что ты позволяешь себе торты только раз в жизни? И то, скорее всего, на собственные поминки?
Я подхожу к самой знаменитой в мире витрине, и не могу налюбоваться на горы марципановых фруктов, гламурных макарон и профитролей в золотой глазури. Отдельными бастионами возвышаются шоколадные торты, от которых невозможно оторвать даже взгляд, украшенные крошечными зёрнами какао из шоколада. Я стою у этой витрины, как андерсоновская девочка со спичками, и понимаю, что никакая сила в мире не сможет оторвать меня от неё.
– Ну что, моя малышка? Я угадал с твоим желанием? – с улыбкой спрашивает меня Рома, и я, не удержавшись, вешаюсь ему на шею и целую в гладко выбритую щёку.
– О Боже! Я даже представить не могла после всех твоих… – я стараюсь выразиться помягче: – выходок, что ты способен на такое! – и тут понимаю, что посетители в кафе начинают нам аплодировать. Я резко отстраняюсь от Ромы, и он тоже торжественно и чинно предлагает:
– Ну что же, ты можешь выбирать всё, что пожелаешь: я угощаю на это раз! Париж есть Париж!
– Я буду всё! – чуть ли не кричу я в ответ.
Спустя пять минут мы сидим за круглым мраморным столиком у витринного окна, и элегантный официант разливает чай по тончайшим фарфоровым чашечкам. Я смотрю на них, и у меня проносится в голове воспоминание о последнем моём ужасном чаепитии в особняке Вайсбергов, где я разбила чашку за несколько тысяч долларов. Видела бы меня эта семейка сейчас! И особенно моя мама! Когда к нам подходят два официанта с серебряными подносами, нагруженными всеми кондитерскими сокровищами, которые может только пожелать себе девушка. Девушка, которая всю жизнь только и делает, что следит за своей фигурой и сидит на диете. Я даже не могу припомнить, когда в последний раз могла себе позволить что-то более питательное, чем листик салата с этой вечной куриной грудкой! И на своей собственной свадьбе, наверняка, я бы максимум облизала золотую ложечку с пятью миллиграммами роскошного дорогущего торта, который мы заказывали за несколько месяцев вперёд. Я даже представляю, как мой жених шепчет мне на ушко, пока нас фотографируют для светской хроники: «Я уже чувствую, как ты слизываешь это крем с него, Поля…», и я морщусь при одной только мысли об этом.
Я выбрасываю из головы свою свадьбу, жениха и болезнь, и втыкаю вилку в самый калорийный, пропитанный коньяком и вишнёвым ликёром, торт, который я когда либо ела… И я испытываю настоящий оргазм, когда мой рот наполняется этой ни с чем не сравнимой невыносимой сладостью бытия… Вот этим я готова заниматься снова и снова. До конца своих дней. Я открываю глаза и нацеливаюсь своей ложечкой на нежнейшее муссовое пирожное в виде киви, у которого внутри крошечные семена ванили просвечивают сквозь тёмно-зелёный крем со вкусом лайма и винограда. Но мои вкусовые сосочки чуть ли не впервые в жизни попробовали такие великолепные десерты и не готовы больше отказываться от такой dolce vita, и моя рука уже тянется к лиловому макарон.
Я откидываюсь на спинку, лениво жмуря глаза и рассматривая прохожих, прогуливающихся по бульвару. Сентябрьские деревья в Париже такие же зелёные, как и летом: здесь явно ещё не было ночных заморозков, и золотом столица Франции подёрнется не раньше ноября. На несколько минут мне кажется, что это и есть настоящее счастье: кушать любимый торт раз в неделю, ну хорошо, хорошо, хотя бы раз в месяц, и не беспокоиться о фигуре. Сидеть и смотреть в окно, как жизнь спокойно проплывает мимо, пока самый красивый мужчина в твоей жизни заботливо подливает тебе чай в чашечку…
В меня уже ничего практически не способно вместиться, но я всё равно продолжаю отщипывать по крошечному кусочку от каждого десерта, но сейчас я наконец-то могу удовлетворённо осмотреться по сторонам. Я сразу же оцениваю стильный интерьер одной из самых известных французских кондитерских: хотя и современной, но выполненной в стиле модерн, словно мы окунулись в Париж начала прошлого века. Я даже могу разглядеть картины, украшающие стены, и не удивляюсь, если это настоящий Тулуз-Лотрек, или его мастерская имитация…
– Vous allez bien? (фр. «У вас всё хорошо?» – перевод автора) – раздаётся откуда-то сверху голос, и, подняв голову, вижу сухопарого седого мужчину в белом халате и с вышитой надписью “chef”. Я не могу поверить, что сам месьё Рабле соизволил выйти к нам в зал, чтобы лично побеседовать с нами!
– Да, всё просто чудесно, спасибо! Ваши десерты – настоящее произведение искусства, – отвечаю я с улыбкой, как тут он поворачивается к моему спутнику и обращается к нему:
– Рома? Это ты?! Где ты был все эти годы?! – и мой Элвис, застигнутый врасплох, что-то отвечает ему на французском, что я точно не могу разобрать.
Но теперь мне точно не кажется, я уверена: в этом городе моего Рому знают если не все, то очень многие. Откуда он вообще взялся?!
Рома и Рабле о чём-то очень горячо спорят, но мой плохой французский не позволяет мне уловить суть их разговора. Я сижу, под самое горлышко, как баварская сосиска, набитая сладким тестом, кремом и шоколадом, и ещё чуть-чуть, и я и засну здесь же, в мягком кресле. Я делаю неимоверное усилие над собой, чтобы достать телефон и сфотографировать свою гору десертов, теперь уже безвозвратно разрушенную, но навсегда оставившую след в моей памяти. С трудом поднимаю себя со стула, и иду к картине, чтобы внимательнее рассмотреть её. Делаю фото: попозже постараюсь рассмотреть подпись и разобраться, кто же это всё-таки написал…
– Нравится? – слышу я за спиной голос с акцентом и отвечаю, подошедшему ко мне Рабле:
– Конечно! Откуда они у вас? Это очень похоже на постимпрессионистов. Это случайно не Тулуз-Лотрек?
– Почти, ma cherie, почти, – отвечает Рабле. – А у твоей девушки отличный вкус, – оборачивается он к подошедшему к нам Роме.
– Это Полин, познакомьтесь, – наконец-то представляет нас другу другу мой приятель. – И Полин она… просто мой хороший
