Кэтрин Харви - Бабочка
— Хорошо.
— Волнуешься? — спросила Беверли.
— Не знаю.
— Не надо. Возможно, Дэнни и сильный противник, но я сильнее. Все пойдет как надо, я обещаю.
Женщины посмотрели друг на друга. Они знали, о чем каждая из них думает. После тридцати пяти лет Беверли наконец нанесет удар. Одиннадцатого июня Дэнни Маккей будет жалеть, что появился на свет.
Голливуд, Калифорния, 1960 год
— Сейчас самый горячий товар — это секс, знаешь об этом, Беверли?
Она не слышала Роя. Она была слишком занята, разбираясь в невообразимых записях в книге бухгалтерского учета. В такие моменты Беверли вспоминала Кармелиту. У той поразительный природный дар, а она вынуждена похоронить его вместе с другими мечтами. Кармелита прекратила отвечать на письма Беверли два года назад.
— Послушай, Бев, кто, по-твоему, самый сексуальный актер?
— Не знаю, — произнесла она, не отрывая глаз от счетов.
Рой Мэдисон недовольно нахмурился и сказал:
— Я серьезно, Бев. Ну давай, скажи, кто самый сексуальный мужчина на экране?
Беверли положила карандаш. Она сидела на высоком стуле с краю стойки. Рой занимал свой обычный угловой столик, рядом с телефоном. На его столе были разбросаны последние номера журналов о кино. Одежда на нем была чистая, но вся залатанная, стул стоял так, чтобы в любой момент посмотреть на свое отражение в музыкальном автомате. Два часа назад он заказал себе чашку кофе, которую пил до сих пор. При своих скудных средствах Рой не питался даже у Эдди. Он проводил время, просматривая журналы в поисках предложений. Типичный безработный актер.
— Я, правда, не знаю, Рой. Я не хожу в кино.
— А как насчет Пола Ньюмана?
Они разговаривали во время утренней передышки — между завтраком и ленчем, — поэтому за столиками было мало посетителей. С улицы тоже не доносилось никаких звуков.
— Зачем тебе знать, Рой?
— Я раздумываю над тем, чтобы сменить имидж. На более сексуальный.
Она размышляла над его словами. Хотя Беверли редко думала о мужчинах вообще и не испытывала к ним никакого влечения в течение шести лет, она была достаточно наблюдательной, чтобы видеть достоинства и недостатки Роя Мэдисона. Он был достаточно симпатичный, этакий киношный тип. Эдди часто негодовал, что при такой внешности у него так мало работы. Но ему не удавалось пробиться. Он снялся в нескольких эпизодах без слов, однажды даже в цветном фильме, но этого было недостаточно для раскрутки. Он перебивался случайными заработками, бросал работу, когда были деньги, отчаянно искал ее, когда сидел на мели. Например, сейчас. Уже больше месяца его агент не предлагал ему работы.
— Я думаю, с твоим имиджем все в порядке, Рой.
— Последний раз ассистент режиссера сказала мне, что я не мужествен. Это правда, Бев?
Она смотрела, как он не отводит глаз от своего отражения в автомате, как поворачивает голову туда-сюда, приглаживает волосы, и пришла к выводу: он и в самом деле совсем не мужественный.
— Мне бы только одну стоящую роль, понимаешь? Со словами. Я бы тогда показал, чего стою.
— Конечно, Рой, — мягко согласилась она. — Такой случай обязательно подвернется.
— Да, — фыркнул он, — так же как подфартило Эдди. — Рой уже восемь лет ходил сюда. Он помнил это местечко, когда оно было второсортной забегаловкой, где обитали лишь проститутки, полицейские и безработные актеры. А теперь? Эдди разъезжал повсюду в новеньком роскошном авто, вот так.
Ключом к успеху Эдди было постоянство. В настоящий момент он владел шестью точками, где продавали его гамбургеры. Он гарантировал клиентам, что если они купят гамбургер в Пасадене, он будет того же качества и вкуса, как в Санта-Монике. Эдди твердо усвоил, чего хочет публика: быстрого обслуживания и привычной пищи по низкой цене. Он становился преуспевающим, тем не менее гамбургеры все еще заворачивали в бумагу, и их можно было купить по десять центов за штуку. Их девиз был: Миллионы людей едят королевские гамбургеры.
Вошел почтальон с большой почтовой сумкой на плече.
— Привет, Беверли, — сказал он, передавая ей небольшую пачку конвертов.
— Здравствуйте, мистер Джонсон, — ответила она, принимая почту.
Почтальон видел, как Беверли внимательно изучает каждое письмо. Он знал, она что-то ищет, но не понимал, что именно. Фред Джонсон любил наблюдать за молодой хорошенькой Беверли Хайленд. Он работал почти двадцать лет, и никогда еще ему не попадался такой обаятельный человек, как эта девчушка, управляющая делами Эдди. Как-то он даже думал набраться храбрости и пригласить ее куда-нибудь, может быть, в боулинг, но потом узнал правду от Эдди: Беверли ни с кем не встречается. У нее не было парня, собственно, у нее вообще не было друзей.
— Что она собой представляет? — спросил Фред у Эдди.
Тут Эдди пришлось признать, что, хотя она работает на него уже шесть лет, он знал о ней ровно столько же, сколько в первый вечер, когда она пришла просить работу.
Фред смотрел, как ее руки, длинные, стройные, красивые перебирают конверты. Она поражала его: как бы много дел не было в кафе, Беверли всегда была аккуратно причесана. Она никогда не теряла контроля над собой.
Она вздохнула и отложила бумаги. Фред решил, что то, ради чего она прилежно просматривала почту каждый день, опять не пришло. Внезапно у него возникла мысль, что если бы он знал, он бы совершил чудо, но помог Беверли.
Однако, даже Фред Джонсон с его пылким желанием помочь был здесь бессилен. Каждый вечер в почте Беверли искала ответ на свое объявление. Она поместила его в газетах по всей стране. Наоми Берджесс Дуайер, — говорилось в нем, — ответьте своей дочери Рэчел по адресу: 1718, Хайленд-авеню, Калиф. Четыре года, и никаких результатов.
— Выпьете, мистер Джонсон? Кока-колу или еще что-нибудь?
Она такая — всегда внимательная и заботливая. Поскольку Фред заносил почту в несколько закусочных и пирожковых, он был сыт, но никогда не отказывал Беверли. Ему нравилось смотреть, как она наливает ему воду в стакан. Ему нравилось брать стакан из ее рук и говорить:
— Спасибо, ты просто ангел.
Иногда она краснела. Вот что привлекало старого Фреда в незапятнанной молодой Беверли. Посмотришь на нее и скажешь, что она, может, и не целовалась ни с кем.
После того как почтальон ушел, Беверли закрыла бухгалтерские книги и положила их под кассу. Как только Эдди немного разбогател, его жена Лаверна бросила работать, и Беверли сменила ее на месте управляющего. Именно поэтому она так часто вспоминала в последнее время Кармелиту.
В тот ужасный день шесть лет назад, когда в качестве Рэчел Дуайер она села на поезд, отправлявшийся в Калифорнию, Беверли поклялась, что ноги ее больше не будет в Техасе.
Но время и в самом деле лечит. Она жила среди добрых и порядочных людей, и ее горечь в отношении Хэйзл почти прошла. С расстояния лет и миль, с высоты спокойной и достойной жизни, не говоря уже о накоплениях в банке, Беверли смогла оглянуться назад без прежней ярости. Она смогла вспоминать годы, проведенные у Хэйзл, свою дружбу с Кармелитой. Ее интересовало, что стало с подругой, и почему она перестала отвечать на письма.
Сейчас поездка в Техас исключалась. Эдди занимался расширением дела, перепланировкой уже существующих кафе. Вопросы управления он оставил Беверли. Она не возражала, тем более, что это занимало ее с утра до вечера. Дела гнали мысли об одиночестве, давали предлог уклоняться от встреч со знакомыми. Занятость позволяла ей сосредоточиться на единственной цели в ее жизни: отомстить Дэнни Маккею.
В кафе вошла молодая женщина и заказала два гамбургера на вынос. На руках у нее был маленький ребенок. Когда Беверли брала у нее деньги, она не удержалась и спросила:
— Сколько вашей девочке?
— Скоро два, — ответила гордая мать. — Правда, Синди?
Беверли с тоской посмотрела на малышку. Ее ребенку было бы сейчас пять лет.
— Возьми, — она протянула конфету на палочке.
— Синди, скажи спасибо, — попросила дочку молодая мама.
Беверли посмотрела им вслед.
Рой встал из-за стола, бросил монету в автомат. Марта Роббинс запела Эль-Пасо. Он на секунду задержался у автомата, чтобы еще раз взглянуть на свое отражение.
— Не знаю, Бев, — сказал Рой Мэдисон, не спеша подойдя к стойке. — Я так стараюсь хорошо выглядеть. Но им не нравится.
Она изучала его без тени улыбки. Зря он поставил эту песню. Музыка кантри была популярна только на Юге. Это к лучшему, потому что она напоминала ей события, о которых хотелось забыть.
— Может быть, тебе следует изменить внешность, Рой?
Он встревоженно посмотрел на нее. Такого ему еще никто не говорил.
— А что с моей внешностью?
— Ты только что сам об этом говорил.
Он нахмурился. Да, он сказал это, потому что набивался на комплимент, а не на оскорбление. Беверли явно никто не учил такту. Он посмотрел на нее. Лицо Беверли всегда было таким открытым, она никогда не играла в скромность и застенчивость, никогда не улыбалась. Она очень серьезно относилась к жизни, и если ее спрашивали, отвечала абсолютно честно.
