Вечно ты - Мария Владимировна Воронова
Когда получили отдельную квартиру, то задумались о собаке, но помешал отпуск. Оставить животное не с кем, с собой тоже не возьмешь, потому что путешествие на самолете – большой стресс для пса. Со временем я привыкла думать о себе как о человеке, у которого не должно быть собаки. Нет привычки к животным, знания их повадок и особенностей, с любым другим человеком собаке будет лучше, чем со мной. Чтобы создать псу комфорт, надо быть или опытным собачником или совсем молодым человеком с пластичной психикой, думала я и в конце концов забыла про свою мечту еще задолго до того, как мы вернулись в Ленинград.
– И я мечтала, – вздыхает Регина Владимировна, – но у мамы была астма, а у меня то командировки, то дежурства, то конференции. Соседи сказали, что не возражают, если я возьму собаку, но присматривать за ней в мое отсутствие не станут.
Мне становится смешно:
– Мы с вами как дети, жалуемся друг другу, что злые папа-мама запрещают завести собаку.
– Только в роли папы-мамы весь мир.
– Ага. И мы сами.
– Всегда есть резоны, чтобы не решиться.
– И порой они довольно убедительны.
Регина Владимировна морщится, как от кислого:
– Была бы жива мама, сказала бы, что это противоестественно, когда человек сюсюкает с собачкой, вместо того чтобы отдавать свою любовь людям. Да и астмы у нее, откровенно говоря, никакой не было.
Как терапевту, это мне знакомо.
– Собака – это очень серьезный шаг, – говорю я из роли папы-мамы.
– Вот я и хочу все обдумать, посоветоваться с вами. Помните, Малыш говорил Карлсону: так и проживешь всю жизнь без собаки.
– Конечно.
– А в моем случае пора воскликнуть: так и умрешь без собаки!
Я смеюсь, но Регина Владимировна смотрит на меня серьезно:
– Простите, но вы так хорошо держите себя в руках, что я порой забываю о вашей утрате и позволяю себе неуместные шутки.
– Все нормально. Жизнь есть жизнь, люди рождаются, люди умирают, мы с Пашей вовсе не уникальные в этом отношении.
* * *
На следующий день после покупки полок Люда пошла со Львом в кинотеатр «Спартак», где крутили старые фильмы. Они попали на французскую комедию про мушкетеров, где всю работу за них делали их слуги. Люде было смешно, но стыдно смеяться вслух над столь примитивными и пошлыми шутками, но Лев хохотал, нимало не заботясь о том, что тем самым демонстрирует низкопробность своих вкусов, и Люда немножко крепилась, а потом стала хохотать вместе с ним.
Домой она пришла в прекрасном настроении и тут же попала в уже дотлевающий скандал, который с ее приходом быстро разгорелся с новой силой.
Папе влетело за то, что он купил полки, не спросив разрешения у мамы, и, хуже того, самовольно их повесил. Это было страшное преступление, но оно бледнело перед тем, что папа пустил в дом человека, которого категорически не желают в этом доме видеть, да еще и одолжился у него услугой.
– Ты поступил как ренегат, которому к тому же безразлична судьба собственной дочери! Ты не только дал понять этому парвеню, что ему тут рады, но и дочери выписал индульгенцию на своеволие! – в унисон восклицали мама с бабушкой, а Вера уставилась на Люду белыми от ненависти глазами и процедила:
– Я не желаю, чтобы этот человек еще хоть раз переступил порог нашей квартиры!
После чего ушла к себе, хлопнув дверью, что стало уже привычным.
Люде бы промолчать, но она зачем-то стала доказывать, что никакого тайного смысла во вчерашнем визите не было. Просто помог человек по-человечески, и все.
– Полюбуйся на себя! – было ей ответом. – Создала в семье невыносимую обстановку, и горя мало! Холодная бездушная дрянь!
У Люды привычно подкатил ком к горлу. Она знала это чувство отчаяния, когда понимаешь, что ты не дрянь, но не можешь это объяснить. И слов подходящих не находишь, а главное, тебя никто не слышит. Даже если сумеешь на пике отчаяния найти убедительные доказательства своей правоты и логические аргументы, они упадут в пустоту, ушей бабушки и мамы достигнет только волшебная фраза «прости меня, пожалуйста, я больше так не буду».
«Но я-то буду», – сказала себе Люда, и ком немного отступил.
– Стоит, ухмыляется, мерзавка! Семья с ума сходит от волнения за тебя, а тебе и горя мало! Всем готова пожертвовать ради своих половых инстинктов! – воскликнула бабушка.
Люда вздрогнула. Неужели ее считают переступившей последнюю черту?
– Мы просто ходим на свидания… Ничего не было… – поспешно принялась она оправдываться.
– Еще не хватало, чтобы было! Главное, увидела самца и сразу обо всем забыла, о девичьей чести, о долге перед семьей! Мало мы из-за тебя настрадались! Я жизни не видела из-за тебя!
Тут Люда удивилась:
– Почему, бабушка?
– А ты и не помнишь, дрянь неблагодарная! Кто тебя по врачам водил, кто уроки с тобой делал? Забыла? А закидоны эти вечные твои!
Какие это вечные закидоны, Люда уточнять не стала, зная, что у бабушки в голове хранится много всяких воспоминаний, как в шкатулке старых пуговиц, из которых всегда можно выбрать что-нибудь подходящее.
– С тех пор, как ты родилась, мы ни дня спокойно не жили, вечно как на пороховой бочке. Сюсюкали с тобой, всему потакали, лишнее слово боялись сказать, чтобы истерику не вызвать, и вот результат.
– Бабушка, это ты сейчас обо мне говоришь? – спросила Люда, которой от этих странных обвинений почему-то сделалось весело.
Бабушка всплеснула руками:
– Вы посмотрите, эта дрянь еще наслаждается своим остроумием! Ну ничего, Людмила, не думай, что ты так сможешь безнаказанно над всеми нами измываться. Ты попыталась заручиться поддержкой отца, притащила своего, гм-гм, чтобы не сказать дурного слова, в дом, хотя и знала прекрасно, что это вызовет раздор между папой и мамой, что ж, пеняй теперь на себя. Как только твой избранник появится здесь, я ему открою на тебя глаза. Пусть знает, какая ты холодная, бездушная, эгоистичная и ленивая тварь. Уж не знаю, захочет ли он после этого иметь с тобой дело?
Люда пожала плечами.
– Послушай, доченька, – мама ласково взяла ее за
