Вечно ты - Мария Владимировна Воронова
Папа с Людой принялись переносить стопки к другой стене, а Варя притащила рюкзак, открыла и, насвистывая, принялась в нем рыться.
– Так, а сами полки где?
Люда показала на длинные и узкие коробки.
– Так их еще собрать же надо!
Папа со Львом переглянулись:
– В самом деле… А мы об этом как-то не подумали, – протянул папа.
– Ну, папочка, это дорого будет тебе стоить, – достав из рюкзака канцелярский нож, Варя мгновенным движением вскрыла коробку, – фурнитура-то хоть вся на месте? Ага, вижу…
Она разложила на полу пахнущие лаком коричневые доски.
Лев шагнул к ней, но Варя осадила:
– Стой там и ничего не трогай. А то или стекла побьешь, или шурупы растеряешь, знаю тебя. На вот, придержи боковину и не шевелись, пока я не скажу.
– Есть, – улыбнулся Лев, замирая с доской в руке, – вот говорят, что мужчина должен родить сына, построить дом и посадить дерево. А я вот родил дочь, которая сделает все остальное.
– Папусь, не прибедняйся, ты еще сам все успеешь по этому списку. Аккуратно отпускай и держи теперь вот это.
Люда оглянуться не успела, как груда дощечек под Вариными руками превратилась в четыре аккуратные полочки.
– Ну что, как будем вешать? В шахматном порядке? Стремянка в доме есть? Или надо было свою привезти?
Папа завороженно кивнул и принес из кладовки стремянку.
В руках Вари появились рулетка и карандаш.
Несколько движений, и вот уже намечено, где сверлить дырки.
– Послушайте, Варенька, а вам не кажется, что надо сначала примерить? – спросил папа, когда Варя достала из рюкзака ручную дрель.
– Так примерила уже.
– Полку приложить.
– Зачем?
– Не волнуйтесь, Игорь Сергеевич, – сказал Лев, – тут верный глаз и твердая рука. Варища хирург от бога, ей даже сосудистые протезы доверяют вшивать, так уж полку она как-нибудь повесит ровно.
– Я не сомневаюсь, просто мне удивительно, Варя, как вы сразу видите все эти расстояния и углы.
– А мне удивительно, как вы не видите, – фыркнула она, – у каждого свое восприятие мира. Ладно, папусь, раз клиент требует, давай прикинем…
– Нет-нет, я всецело доверяю вашему профессионализму! – воскликнул папа.
Варя приставила к стене дрель, страшно оскалилась и с бешеной скоростью закрутила ручку.
– Тяжелая мужицкая праця, – вздохнул Лев, придерживая стремянку, которая от Вариных энергичных движений скрипела и угрожающе подрагивала, – но что поделаешь, приходится вкалывать самой, когда твой отец не рожден для мирной жизни и созидательного труда.
– Во-во, – Варя энергично сдула упавшие на лицо тонкие волосы, – ни малейших полезных навыков в быту и народном хозяйстве.
Лев покрепче взялся за стремянку:
– К сожалению, есть такая профессия – убивать людей.
– И погибать самому, – буркнула Варя.
– Не бойся, дочь, генералов на войне редко убивают. Убивали бы почаще, так и войн было бы поменьше.
– Полку давай.
Лев поднял полку над головой, и Варя насадила ее на крепления:
– Ну что? Ровно?
Папа отошел к противоположной стене и прищурился:
– Идеально.
Варя вновь вгрызлась дрелью в стену с такой яростью, что Люде самой захотелось попробовать.
Работа у Вари спорилась, и не прошло и часа, как все четыре полки висели на стене, радуя глаз идеальной симметрией.
– А давайте-ка мы с вами, Лев Васильевич, тоже сделаем одно настоящее мужское дело, – улыбнулся папа, – выпьем коньячку.
– А давайте.
– А барышням чайку с конфетками.
Папа достал из шкафа коробочку финских конфет, которая была отложена на подарок для кого-нибудь важного, и Люде стало очень приятно, что он решил потратить эту стратегическую коробку именно на Варю.
Лимон был уже нарезан, чай заварен, коньяк разлит по пузатым бокалам, за окном сгустилась темнота, в которой раскачивался одинокий фонарь, Варя взахлеб рассказывала о своем кумире – курсанте Военно-медицинской академии Яне Колдунове, который умеет все, хоть еще совсем молодой, всего на курс старше, и больше всего на свете она хочет стать такой же, как он.
– У вас обязательно получится, – улыбался папа, а Лев потихоньку подмигивал Люде из-за своего бокала.
Это оказался удивительно хороший вечер. Последний хороший вечер дома.
В нем крылось еще одно тайное, но драгоценное воспоминание. Впервые Люда за образом отца увидела человека, не строгого, справедливого и мудрого наставника, а такую же простую душу, как она сама, со всеми сомнениями и слабостями, и тогда ей на миг показалось, что скоро они смогут общаться не как отец и дочь, а как два равных, любящих друг друга человека, почти так же, как Лев общается со своей Дщерью.
Они с папой тогда будто продышали окошечко в морозном узоре на стекле и ясно увидели друг друга, но вскоре это окошечко вновь подернулось льдом, и теперь уже навсегда.
* * *
Корниенко снова моет в коридоре пол. Я останавливаюсь возле сестринского поста, якобы проверить назначения, а сама украдкой вглядываюсь в него, стараясь уловить признаки грядущего распада.
Нет, внешне все как обычно. Свежая стрижка, чисто выбритое лицо, белоснежная майка. Мне даже интересно, как он добивается такого эффекта, стирая свое белье в умывальнике под краном?
– Мы ему пурген даем, – просвещает меня сестра.
– Зачем?
– Так это фенолфталеин, лучший отбеливатель. На пару часов замочили, и все.
– Надо же, не знала… Век живи, век учись.
Хочу попросить таблеточку для эксперимента, но решаю все-таки купить в аптеке. Завтра посмотрим, получится ли у меня поразить коллектив сияющим белизной халатом.
Корниенко сгибается почти пополам, далеко ныряя шваброй под жестяной шкаф со всякой медицинской дребеденью, добросовестно там шурует и выпрямляется, отирая пот со лба. Даже сквозь румянец от интенсивной физической работы заметно, что лицо его потихоньку приобретает тот оттенок нездоровой бледности, который бывает у людей, подолгу не выходящих на солнце. Сейчас самое упоительное время года, воздух пронизан солнцем, напитан им даже в ненастные дни, повсюду разносится аромат сирени и других цветов, названия которых я не знаю, молодая зелень полностью покрыла жухлые прошлогодние травы и запестрела распускающимися бутонами… Так хорошо на улице, что грешно сидеть в четырех стенах даже по долгу службы, но бедняга Корниенко довольствуется часовыми прогулками в закрытом дворике, да и то не каждый день. Выводить некому.
Перехватив мой взгляд, он улыбается, я улыбаюсь в ответ. Он возвращается к своей швабре, я прохожу мимо. Мы молчим не потому, что нечего сказать, просто и так все ясно.
Накануне я принесла ему почитать «Зверобоя» Фенимора Купера, Корниенко не уследил, соседи по палате стащили ее и разобрали на туалетную бумагу. Что ж, дело житейское, я умею грамотно расставлять приоритеты, поэтому не сержусь. Тем более «Войну и мир» соседи оставили, значит, с художественным вкусом
