По ту сторону от тебя (СИ) - Алиса Евстигнеева
Застигнутая врасплох очередным приступом паники, я схватилась за телефон, благо светофор горел красным и поток машин безропотно замер на месте. Мне нужно было хоть кому-то излить свою боль, поэтому пальцы сами собой принялись печатать Глебу: «Я не буду донором».
Наверное, нужно было добавить что-то ещё, но мир вокруг снова пришёл в движение, и я надавила на педаль газа.
***
В отделение меня впустили без особой радости.
— Не положено, — как заведённая твердила медсестра. — Девушка, есть часы приёма.
— Но мне очень надо!
— Тут всем надо.
Я тяжко вздохнула, запрещая себе раздражаться. Ещё не хватало начать ругаться с медиками. Попыталась вежливо улыбнуться женщине, но, видимо, до очарования Новгородцева мне было далеко.
— Не положено.
От досады топнула ногой, вызвав очередной осуждающий взгляд в свою сторону.
Кажется, меня уже всерьёз хотели отчитать, а может быть, и вовсе бесславно вытурить за дверь, когда за спиной у медсестры вдруг появилась крепкая мужская фигура:
— Я почему-то не сомневался, Кира, что вы приедете.
***
Шаги у Олега Георгиевича были размеренные и вроде как неспешные, но я всё равно едва поспевала за ним, семеня за мужчиной по больничным коридорам, при этом испытывая жгучее чувство неловкости.
— Вам главное выдохнуть, — наставлял меня мужчина.
— Да, я понимаю, — щебетала взволнованно, — маму нельзя тревожить.
— Я не про это, — резко остановился он, из-за чего я чуть не врезалась в облаченную в докторский халат спину. — Вам нужно выдохнуть, иначе ранний инсульт вам обеспечен.
Он покачал головой, заметив мою растерянность.
— Кира, понимаете… больным с онкологией непросто, но, как это ни поразительно, обычно они принимают свой диагноз гораздо лучше своих родных. Вот тем бывает действительно непросто принять собственное бессилие. Поэтому выдохните. Ваша мама — сильная женщина, и вы на самом деле предприняли очень важный шаг, чтобы помочь ей.
— Но этого оказалось недостаточно, — не удержалась и шмыгнула носом.
— Это оказалось всем, что было в вашей власти. Но, к сожалению, а может быть, и к счастью, далеко не всё в этом мире подвластно нам. К тому же вы здесь, а это уже многое значит.
Я не имела ни малейшего представления, что доктор знал о нашей истории, но его слова неожиданно откликнулись во мне… Легко, тонко и хрупко… И на какие-то мгновения я смогла поверить в то, что моё присутствие здесь — это главное.
***
Мама спала.
Олег Георгиевич предлагал подождать в его кабинете, но я отказалась, смело заявив, что побуду в палате с мамой до последнего. Что я подразумевала под «последним», было неясно.
Мама спала.
А я сидела на жестком стуле и разглядывала её, судорожно прислушиваясь к каждому её вдоху-выдоху.
Однажды Оля рассказала, что когда их с близнецами выписали из роддома, она не могла нормально спать с мальчишками в одной комнате несколько дней, так как без всё время старалась контролировать их дыхание. Тогда мне это показалось до безумия милым, но чересчур пароидальным. Сейчас же… сейчас мне было страшно от осознания, насколько же хрупка человеческая жизнь.
Мама спала, а я жадно старалась впитать и запомнить для себя каждую её чёрточку. Прозрачная, заметно обвисшая кожа, глубокие морщины… От былой красоты не осталось и следа.
Но тут же на ум приходили скорбное лицо академика и то отчаяние, с которым Глеб бился за жизнь матери.
Наверное, она была хорошим человеком. Никогда об этом не задумывалась, каждый раз утыкаясь в свои мысли о том, что роль «моей мамы» она провалила. Но ведь, как ни крути, помимо этого Элина Бауэр была ещё кем-то. И я рисковала так никогда и не узнать другие стороны её личности, если бы не болезнь…
И это тоже меня немного пугало. Потому что если бы не страшный диагноз, то я бы никогда не увиделась с матерью снова. Смогла бы я это себе простить в будущем? Не знаю.
К тому же, если бы не угроза её жизни, я бы никогда не познакомилась с Глебом. А его роль в своей судьбе мне ещё предстояло понять.
Жизнь и смерть. Они словно всё время ходили где-то рядом друг с другом, то и дело играя то ли в шашки, то ли в поддавки, при этом не прощая ошибок.
Не знаю, сколько времени просидела в этом странном оцепенении, но в итоге момент маминого пробуждения я упустила. Погрузившись глубоко в свои думы, не замечала ничего вокруг, пока сухие шершавые пальцы не коснулись моей ладони, заставив вздрогнуть.
— Напугала? — извиняюще улыбнулась мать, отодвигая свою руку, словно не решаясь дотронуться до меня вновь.
— Я… всё в порядке, — тряхнула головой.
Между нами повисла неловкая пауза. Мама завозилась на постели, пытаясь принять более вертикальное положение, я было кинулась ей помогать, но растерялась и нелепо отступила назад.
Наконец, Элина сидела на кровати, а я опустилась на уже облюбованный мною стул. Наши глаза оказались на одном уровне. Ощущение было такое, словно взгляд — это единственное, что осталось неизменным от моей мамы, от того, какой я её помнила. Будто взрыв из прошлого. Сколько раз в детстве она смотрела на меня вот так — с теплом, нежностью и едва уловимой снисходительностью. Вот только раньше это воспринималось как что-то само собой разумеющееся, а сейчас вызывало целый сноп эмоциональных искр, где одно чувство непременно противоречило другому.
— Ты приехала, — мать первая нарушила тишину.
— Я же обещала, — повела плечом, пытаясь изобразить пустяшность своего поступка, из последних сил играя в безразличие.
Элина мягко кивнула головой, и мне показалось, что сейчас она видела меня насквозь.
Мы помолчали ещё немного. Я отчаянно подбирала слова, чтобы признаться, что ничем не смогу ей помочь, но те никак не желали находиться.
Мама вновь заговорила первая:
— Знаешь, больше всего на свете я боялась, что уйду из этого мира, так и не увидевшись с тобой вновь.
Её неожиданное признание пробрало меня до костей. Стало холодно, в нелепом
