Временная жена - Катарина Маура

Ее взгляд падает на ее неподвижные ноги, и боль в ее глазах разрывает меня на части. Я тут же жалею о своих словах. Если бы не я, она бы не работала в той чертовой фабрике, которая сделала ее инвалидном. Ее ноги больше никогда не будут прежними. Она не может стоять дольше часа, не испытывая невыносимой боли. Она может не говорить это вслух, но я знаю, что она винит меня. Если бы я не настояла на учебе, ей бы не пришлось идти на ту работу.

Вина сжимает мне грудь, но внутри расцветает и что-то еще — та же самая горечь, что только что звучала в ее голосе. Она многим пожертвовала ради меня. Но я сделала все возможное, чтобы это искупить.

— Пока твой отец растил своего другого ребенка в роскоши, он бросил нас подыхать с голоду, — бросает она, сжимая кулаки. — Он даже не обернулся. Ни когда я не могла купить тебе зимнее пальто, ни когда у нас не было денег на твою учебу.

Я тяжело вздыхаю и натягиваю улыбку, даже когда сердце сжимается от боли. Все та же старая песня. Ее ненависть к отцу глубока, и я не виню ее за это. Но, черт возьми, ей пора отпустить прошлое. Прошел 21 год.

И этот яд, за который она цепляется, отравляет ее сильнее, чем сам отец когда-либо мог.

— Но теперь, мама, тебе больше не нужно работать, — говорю я тихо. — Я зарабатываю достаточно, чтобы обеспечить нас обеих и бабушку до конца наших дней.

Лука платит мне абсурдно высокую зарплату. Помимо этого, он дал мне квартиру недалеко от офиса и машину с водителем. Он может быть воплощением дьявола, но, по крайней мере, он компенсирует это.

Мама кивает и впервые за долгое время улыбается искренне.

— Я горжусь тобой, — говорит она мягко. — Я всегда знала, что ты далеко пойдешь. Ты же унаследовала мой ум. У тебя были возможности, о которых я в твоем возрасте и мечтать не могла.

Я отвожу взгляд, пытаясь подавить неприятный укол внутри.

Хотя бы раз я бы хотела, чтобы она просто признала мой успех. Без «если бы». Без «я». Я люблю свою мать. Но она не была рядом, когда я росла. Она почему-то считает, что это она меня воспитала. Но на самом деле это сделала бабушка.

Будет ли когда-нибудь день, когда она посмотрит на меня и увидит не себя, не свою прошлую боль, а меня настоящую? Иногда кажется, что я для нее — просто отражение ее собственной истории, еще одно доказательство того, что мир несправедлив.

Каждую неделю я пытаюсь проводить с ней время, пытаюсь наполнить эти часы чем-то хорошим, но каждый раз все сводится к одному и тому же — к прошлому, от которого она не может освободиться. Я устала от попыток, устала от той тяжести, которая накрывает меня каждый раз, когда я прихожу к ней.

Я просто хочу любить ее. Просто хочу, чтобы и она, хоть немного, показала, что любит меня. Но каждый раз я ухожу опустошенной.

Каждый раз мне напоминают, что доверять нельзя никому, что счастье — это мираж, что любой, кто кажется надежным, в итоге предаст.

Когда я была моложе, я думала, что она ошибается. Я была уверена, что у меня будет другая судьба. Я верила, что найду свою великую любовь, что смогу создать собственное счастье. Я думала, что когда-нибудь найду место, где буду по-настоящему нужна.

И, пусть ненадолго, мне казалось, что я это нашла. Но в конце концов мама оказалась права. Мужчины не заслуживают доверия. Обещания — это просто красивые слова, в которые мы вкладываем слишком много смысла. Честь существует только до тех пор, пока это удобно.

Мама морщится, когда героиня ее теленовеллы наконец вынуждена признать, что ее муж изменяет. Я опускаю взгляд на телефон, чувствуя, как все внутри сжимается. Я больше не могу слушать ее.

— Мам, — я сглатываю, стараясь скрыть вину, и тихо говорю: — Мне нужно идти. На работе кое-что срочное.

Она тут же кивает.

— Иди, — произносит она твердо. — Работа важна. Единственное, на что ты можешь рассчитывать, — это твое образование и твои деньги, Валентина.

Я смотрю на нее какое-то время. Разве этот список не должен включать и ее? Разве я не должна иметь возможность положиться на свою собственную мать? На мгновение мне становится стыдно за ложь, но чувство вины быстро ослабевает.

Я подхожу ближе и касаюсь губами ее щеки, а затем направляюсь к входной двери дома, который она делит с бабушкой — дома, в котором я выросла.

Это место должно наполнять меня теплом и радостью. Но, если быть честной, оно никогда не вызывало у меня этих чувств.

— Вэл? Ты уже уходишь?

Я замираю, услышав голос бабушки.

Она стоит в коридоре, прислонившись к стене, с кружкой agua de sandía в одной руке и пластиковой сумкой в другой.

— Я… да. На работе срочное дело.

Бабушка улыбается, в ее взгляде читается что-то мягкое, понимающее.

— Ты никогда не умела мне лгать, Вэл, — с улыбкой говорит она.

Она поднимает пакет. Я сразу догадываюсь, что там — контейнеры из-под масла или йогурта, которые она так любит собирать. Я никогда не знаю, что в них, и угадывать стало для меня своеобразной игрой.

— Для тебя, Принцесса. Еще теплое. Поделись с тем красивым начальником, если захочешь.

Я смотрю на нее, широко распахнув глаза.

— Как… как ты поняла, что я поеду в офис?

Уход был импульсивным решением. Как она могла знать, что я так поступлю, и успеть собрать мне еды?

— Ты всегда прячешься в работе, когда тебе больно, — нежно говорит она, кладя свою руку на мою.

Я сжимаю пальцы на пакете, глядя в ее добрые, понимающие глаза.

— У твоей мамы сердце на месте, внучка. Она хочет, чтобы ты была счастлива, просто у нее… неправильные способы защиты. Не злись на нее, ладно?

Она всегда знает, как сказать что-то такое, что сглаживает мою боль.

— Я люблю тебя, бабуля.

Она кивает.

— Я тебя больше, Вэл. Всегда буду.

Я резко вдыхаю и крепко обнимаю ее. Она кажется чуть более хрупкой, чем раньше, и это пугает меня.

— Невозможно, — шепчу я. — Я люблю тебя больше всех.

Она смеется, и ее