Владимир Богомолов - Она
Первый мужчина, обращаясь к Маяковскому:
– Ты правда боишься поранить палец?
Маяковский слегка побледнел, но ничего не ответил.
– Такой здоровый мужик, а пальчик боится порезать. Тебя пугает вид крови или ты боишься, что будет больно? Но это же совсем не больно – вот смотри.
– Не надо, – простонал Маяковский.
Мужчина берет со стола нож и режет себе палец. Маяковский бледнеет и падает в обморок. Брик подхватывает его, мужчина заливается смехом, падает со стула и разбивает себе голову. Другой мужчина подходит к нему, смотрит на разбитый череп в луже крови, щупает пульс.
– Что с ним? – очнулся Маяковский.
– Похоже, что умер.
– А-а-а. Маяковский опять падает в обморок.
Занавес.
– Ну, как? – Спросил мужчина.
– Опять падает в обморок.
– Что?
– Я цитирую.
– Кого?
Вздыхает и морщится, произнося в сторону: «Машинально овладел им». Берет в руки газету, читает вслух:
– «На пляжах итальянского города Палермо дамам разрешено раздеться донага, а их спутникам – нет. „Мужская анатомия способна приобретать пошлый вид, даже непреднамеренно“ – уверены местные власти».
– А я вот перестал думать о самоубийстве. Вошел во вкус что ли. Не знаю.
– Сегодня видел, как молодой человек целует девушку. – Оживился Андрей. – Она закрыла глаза, щеки ее покраснели. Вот, думаю, если я сейчас тоже обниму ее или залезу ей под платье, как она отреагирует.
– И еще, вы знаете, мучительно не могу выбрать – писать правду или все-таки создавать образ положительного героя, ну хотя бы отчасти положительного.
– Отчасти положительного, – Андрей машинально повторяет конец фразы.
– Вы думаете?
– Что?
– А вообще, можно ли сейчас написать что-то типа «Ромео и Джульетты»? Что-то, что будут читать через 400 лет.
– Ромео на Альфа-Ромео. Альфа-Ромео, Бетта-Джульетта.
– И вот еще – какой бы фильм я сейчас ни посмотрел – либо он мне не нравится, либо я его уже видел.
– Где-то я все это уже слышал. Но где именно? Да и точно ли слышал? Да и собственно что «это»? Могу ли я хотя бы повторить это «это»? Но есть ощущение. Или правильней – есть ощущение, что есть ощущение. А может, и его нет.
– Но что-то все-таки есть?
– Ага. – Пытается засунуть себе в рот кулак.
* * *
Меня вывели на платформу. Небольшой туман, роса на асфальте, начинало светать. Белое одноэтажное здание вокзала. Где-то вдалеке послышался одинокий гудок паровоза, пахло поездом. Привели в небольшую комнату в здании вокзала. В открытое окно видна привокзальная площадь. На первом пути стояли вагоны поезда «Чулимск – Мариенбад». За столом сидел человек в кожаной куртке, оказавшийся следователем и листал мой паспорт. Громко тикали где-то часы, но, обведя взглядом комнату, я часов не обнаружил. Я был по-прежнему завернут в простыню на манер римской туники.
– Объясните мне, что произошло? – Я старался говорить как можно спокойнее, но он ничего не ответил.
– Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя, отчество.
– У вас же мой паспорт, там же написано.
– Отвечайте на вопросы.
– Вам знакома Бержик Ольга Сергеевна?
– Нет. Кто это?
Он оставил мой вопрос без ответа.
– Послушайте, я известный журналист, у меня в Москве много знакомых, я требую объяснить, почему меня задержали, – не выдержал я.
– Жвачку хотите? Нет? Тогда опишите подробно весь вчерашний день. Лучше по минутам. Как вышли из дома, как сели в поезд, что делали в поезде.
– Может, вы позволите мне хотя бы переодеться?
Следователь недоуменно посмотрел на меня и жестами показал, что не возражает. Сумки стояли в углу комнаты. Я незаметно для следователя заглянул в сумку моей попутчицы. Пачки денег, сложенное пополам охотничье ружье и одежда, в которой она была в поезде. Я неосознанно дотронулся до ружья и тут же одернул руку, понимая что теперь там останутся мои отпечатки. Я испугался, запаниковал, хотел вытереть ружье, но следователь, видя что я копаюсь, поднялся со своего места. Я закрыл ее сумку.
– Так я вас слушаю. – Сказал следователь, когда я, переодевшись, сел на место
– Да нечего рассказывать. Проснулся, пообедал, я поздно просыпаюсь, поэтому и поезд такой выбрал, который в полчетвертого отходит. Ну, приехал на вокзал, сел в поезд.
– Когда вы зашли в купе, там кто-то уже был?
– Нет. Я был первым. Потом зашли они.
– Кто они?
– Мои попутчики, муж с женой. Я впрочем, не знаю наверняка, женаты они или нет, я же паспортов у них не смотрел.
– Проводник утверждает, что вы ехали вдвоем.
– Вдвоем с кем?
– Вы и погибшая девушка.
– Постойте, постойте. Мало ли что утверждает проводник. Он может и соврать. Может, он его за деньги без билета пустил. Потом его должны были видеть другие пассажиры. Да, мы с ним еще в вагон-ресторан ходили.
– Это мы проверим.
Вошли два милиционера, которые привели меня сюда.
– Пройдете с ним по поезду. Пусть все сядут на свои места. Попроси проводников, чтоб проверили по билетам. Если он кого опознает, тащите их сюда. Если нет – этого в отделение, там будем разбираться. Поезд надо отпускать. Да, в вагон-ресторан загляните.
* * *
– Ну что? Никого не нашли? – Спросил меня следователь.
– Нет.
– Да и в вагоне-ресторане, как я слышал, тебя никто не узнал, – он вдруг перешел на «ты», – не везет.
Я не мог понять, как такое может быть, почему меня никто не опознал, да и я сам никого не помню, все лица совершенно незнакомые, ведь к ней же заходили какие-то мужчины. Странно, очень странно. Меня привели в отделение милиции, посадили на стул посередине комнаты. В открытое окно я видел как голая девушка, сидя на корточках, доила корову. Я слышал, как струи ударятся о металлическое ведро. Милиционер, стоявший во дворе, заметил мой взгляд и накинул на плечи девушки свой китель. Девушка встала и подала милиционеру алюминиевую кружку с молоком. Он жадно пил, молока стекало по его усам, капало на форменную рубашку. Выпив все до дна, он отбросил кружку в сторону, обнял девушку и крепко поцеловал ее, китель спал с ее плеч, замычала корова.
– Слушайте, – я вскочил со стула, – то, что я ехал с ней в одном купе, вовсе не означает, что я ее убил. Почему вы вообще решили, что она убита. Может, это несчастный случай, может – самоубийство. Может… – Я не смог придумать, что же еще может быть и сел на место.
– Все может быть. Хотя странный способ покончить с собой, сняв перед этим одежду. Мы нашли ее голой.
– Как голой?
– Так. То есть абсолютно. Вот, если хочешь, посмотри на фотографии. – Он положил их на край стола. Я листал фотографии, где в разных позах лежала обнаженная рыжеволосая девушка, которую я припомнить не мог. Попался непонятный снимок: толстая голая женщина лежала на спине, а из нее торчала рукоять турецкой сабли. Лица женщины видно не было. Я никак не мог вспомнить, где же ее видел.
– Ты трахался с ней? – Неожиданно спросил он.
– Нет. – Машинально ответил я.
– Ну, нет, так нет. Установить это будет несложно.
– А если бы и было у меня с ней, что это доказывает?
– Сам посуди – ты едешь с ней в одном купе, трахаешь ее, а потом ее находят мертвой без одежды.
– Слушайте, а это не она. – Я вдруг опомнился и еще раз внимательно посмотрел на фотографии.
– Что значит не она?
– Я ехал с другой девушкой. Эту я первый раз вижу. – Я с облегчением вздохнул, кажется вся эта нелепая ситуация наконец разрешилась. Произошла чудовищная ошибка, и сейчас, когда все выяснилось, меня немедленно отпустят. Следователь выглядел растерянным, он взял у меня из рук фотографии и наморщив лоб смотрел на них.
– С фотографией на паспорте, который мы нашли в ее вещах, совпадает, проводник и пассажиры ее узнали.
– Что вы заладили – проводник, проводник. Я вам говорю, что ехал с другой девушкой, это не она. – Я продолжал радоваться.
– Боюсь, когда будет установлено, что ты трахался с этой девушкой… – Он потряс фотографиями.
– Послушайте. Я в который раз вам объясняю, я был в купе не один. Нас видела куча людей, они просто боятся, не хотят связываться с милицией. И потом, ну стал бы я после всего, что произошло спокойно спать и ждать, когда за мной придут?
Конец ознакомительного фрагмента.
