Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
— Что случилось, Роберт? — кричу я.
— Хороший вопрос! — У Извековича дрожат губы. — Обгонял какой-то идиот, по встречной — фура, идиот не успевал, спихнул меня, мы врезались в дерево, фура ударила идиота, его перевернуло, лежит кверху колесами, в кювете напротив.
— Ольга?
— Головой. О ветровое. Не была пристегнута. На заднем сиденье лежала бутылка кваса, бутылку бросило вперед, ударило о приборную доску, бутылка лопнула. Представляете? Какой был удар! Брюки вот испортил, все квасом залило. Помогите встать.
Санитар закрепляет носилки. Закрывает дверцы.
— Тут еще какая-то сумасшедшая девка на лошади прискакала. С каким-то в тряпки забинтованным придурком. Визжала. Возьмите! Он ранен! Он выполнял задание! Какое еще задание? Бред!
— Где они? — Я ставлю Извековича на ноги. Он легкий, качается, волосы стоят дыбом, у него узкий, острый череп, рассыпавшаяся прическа открыла лысину.
— Придурка закинули в «скорую», девка ускакала прочь. В поля. В далекие поля. В далекие ночные поля.
— А вы?
— Тоже головой. В глазах до сих пор то темнеет, то что-то вспыхивает.
Силы оставляют Извековича. Он заваливается на меня. Теперь он неожиданно оказывается тяжелым. Пытаясь его удержать, я оступаюсь, мы вместе с ним летим в глубокую, бесконечно глубокую придорожную канаву. Последнее, что я вижу после того, как потерял равновесие, и до того, как ударяюсь головой о что-то шершаво-твердое, — стоящий на краю обочины ангел, все тот же серый костюм, полуоторванный рукав, косо сидящие на носу очки, одно стекло в мелких трещинках, в конец испорченные свежими царапинами ботинки, левая рука свисает плетью, ангел курит, пускает упругими кольцами дым в безветренную, замершую, светлую ночь, и за время моего падения успевает выпустить целую серию колец, идеально круглых, набегающих друг на друга, друг друга пожирающих, сливающихся в одно огромное кольцо, крутящееся в безветрии, искрящееся, улетающее ввысь.
— Антон Романович! И вы тут! — говорит ангел. — Как наши дела? От вас никаких вестей. Вы хоть что-то собираетесь делать? Получается как-то неаккуратно. Вы что, вместе с коллегами собирались уехать? Бежать? Дезертировать? Антон Романович, так не пойдет, мы договаривались, и вы обещали… Что? Вы — сделали? Я ведь ничего не знаю, мне не докладывают, нет помощников, референтов, я не глава города, не губернатор, хорошо, хорошо, Антон Романович дорогой, но я все же проверю, если вы не возражаете, надеюсь, что не возражаете, еще бы вы возражали — возражения ничего не меняют, как, впрочем, и слова поддержки, если кто-то рискнет поддержать, а у меня ведь многочисленные травмы мягких тканей, рука вот, кажется, сломана, возможно, сотрясение, нога вот плохо сгибается, машина совсем новая… Сменщик жаловался — вы за поездку не заплатили, можете мне заплатить, я передам …
20.
…Я прихожу в себя на кровати в гостиничном номере. Лицо мое приклеилось к подушке, я несвеж и потен. Возле кровати сидит Петя Тупин, левой рукой перебирает бумаги в открытой папке, пальцами правой тычет в раскрытый на столе ноутбук, кривит плотно сжатые губы, его лицо, прежде казавшееся широким, исполненным достоинства и значимости, теперь кажется узким, резко очерченные скулы чуть ли не рвут кожу, приглаженные рыжие волосы стали почти русыми, глаза поблекли, посерели.
За окном светило спокойное неподвижное солнце. Оно отражалось в зеркале, луч аксельбантом лежал на Петином плече. В номере было чисто, прибрано, свежо. На низкой тумбочке стоял поднос, на подносе — высокий стакан апельсинового сока, дымилась чашка с кофе, благоухал свежеиспеченный рогалик. Мои пиджак, брюки висели на вешалке вычищенные, выглаженная рубашка — на спинке стула. Я перевел взгляд на другую тумбочку. На ней лежало то, что было у меня в карманах — телефон, бумажник, пластиковый пенал с лекарствами.
— Ничего не пропало? — спросил Петя.
— Кажется — нет, — ответил я, голос мой был скрипуч.— Что со мной случилось?
— Вы ударились головой и потеряли сознание.— Петя закрыл папку. — Антон Романович! Вчерашний день — день головных травм. Ваши коллеги, вы сами, этот, как его…
— Бузгалин. Как он?
— В горбольнице. Полностью обеспечен уходом.
— А Ольга? Ольга Эдуардовна?
— На вертолете, пилотируемом майором Кламмом, по распоряжению заместителя министра обороны Тамковская Ольга Эдуардовна отправлена в столичный госпиталь. На этом же борту вылетел и другой ваш коллега, Извекович Роберт Иванович. Его раритетный автомобиль марки «мерседес» отправлен на эвакуаторе. Состояние автомобиля и Роберта Ивановича удовлетворительное, Ольга Эдуардовна находится в состоянии искусственной комы, по прибытии ей будет сделана, то есть уже сделана операция.
В санузле спустили воду.
— Кто там? — спросил я.
— Полиция, — ответил Тупин и в комнату вошел Кунгузов.
— Здрасте! — сказал он. — Вот тут что вспомнилось. Закон из Гаити.
— А? — Тупин закрыл ноутбук. — Что?
— Гаити. Остров в Карибском море. Там есть закон о защите рабочих мест и о помощи безработным. Очень старый закон. Принят был еще в прошлом веке. То есть — в позапрошлом. То есть давно. И тут его хотели отменить, но народ проголосовал против, и закон оставили. Любопытный закон. Нам стоит изучить гаитянский опыт. И применить его на практике. У нас.
— Короче, Кунгузов! — сказал Тупин. — Ну, и что там на Таити?
— На Гаити, Таити — это другая страна, она в Тихом океане, Гаити — в Карибском море…
— Короче, Кунгузов, короче!
— Да, да-да… Так вот, гаитянским фермерам по закону запрещено откапывать мертвецов и заставлять их работать на полях.
— Почему?
— Ну, как же! Откопанные-то покойники работают бесплатно, а правительство хочет, чтобы фермеры брали к себе на работу безработных. С биржи труда. Живых! Это же социальная проблема, Петр Борисович!
