Бывший папа. Любовь не лечится - Вероника Лесневская
Прокрутив конверт в руках, беру его подмышку, не желая вскрывать при Полине. Если внутри то, что я думаю, то… это тупик.
- Не утруждайся в следующий раз. Роль курьера дочери известного хирурга совсем не к лицу, - намеренно бью по ее уязвимому месту, ведь она самодовольна и цены себе не сложит. Золотая девочка, которая сейчас становится землисто-серой от обиды.
Прощаюсь с ней скупым кивком – и разворачиваюсь, чтобы вернуться, наконец, к Наде. Каждой клеткой своего гребаного тела тянусь к ней.
- Назар? – капризный голос, словно выстрел, пронзает мою спину. Морщусь от этого звука, как от ноющей зубной боли. Полина похожа на кариес, бороться с которым можно лишь полным удалением и чисткой. - Может, подвезешь?
- Вызови такси, - выплевываю, продолжая шагать по дороге. - Ты же как-то сюда доехала. Значит, путь домой тоже найдешь.
- Назар, уже поздно, - противно канючит она, цепляясь за последнюю ниточку. – Егор Натанович ждал, что ты заедешь.
На секунду замедляюсь, раздраженно качаю головой – и оборачиваюсь. Полина чуть заметно вздрагивает, а потом и вовсе теряется под моим яростным взглядом.
- Он ошибся, у меня нет на это ни времени, ни желания, - отрезаю грубо. - Я занят и… не один, - выбираю наиболее оптимальную формулировку, чтобы не упоминать жену. Я готов всему миру заявить, что они с сыном мои! И только мои! Но не могу нарушить обещание, да и не хочу, чтобы отец, узнав о Наде, вмешивался в нашу жизнь. У нас и так слишком хрупкие отношения – не выдержат влияния извне.
Поэтому пока так… Занят. Душой, разумом, сердцем.
- Сегодня?
Загадочно усмехаюсь. Настроение поднимается, а от мрака и гнева не остается ни следа. К черту всех! У меня своя семья – и только она имеет значение.
- Всегда.
Оставив Полину в недоумении и шоке, наконец-то скрываюсь в автомобиле, рухнув на водительское место и спешно захлопнув за собой дверь. Отсекаю нас от внешних раздражителей.
В воздухе витает напряжение. Надя молчит, задумчиво испепеляет взглядом освещенный двор центра, пользуясь тем, что сама спрятана в полумраке салона. Я знаю, куда именно она смотрит. Точнее, на кого.
Значит, наблюдала за нами. Все видела.
Любое мое слово сейчас прозвучит как оправдание, хоть я и не позволил ничего предосудительного ни себе, ни Полине.
Избегаю зрительного контакта, ведь жена тонко чувствует меня. В некоторые моменты нашей совместной жизни мне казалось, что она даже мысли мои читает. Выкручиваться бессмысленно, а всю правду вываливать не хотелось бы.
Через зеркало заднего вида поглядываю на спящего сына. Тоска щемит сердце.
Черт! Только сблизились – и опять между нами вырастает невидимая стена.
Отдаю Наде папку с документами, как признак наивысшего доверия. Завожу двигатель и, кажется, вместе с ним рычу от бессилия и абсурдности ситуации. Жду хоть какой-то реакции.
- Вы знакомы? – выдает после короткой, но мучительной паузы.
- Да, это дочь папиного друга, - честно отвечаю, как на детекторе лжи. Надя проходится по мне пристальным взором-сканером. – Стажируется в его клинике и временно живет у родителей.
Светлые, тонкие брови сходятся к переносице, лоб хмурится, насыщенно-розовые губы, которые я недавно целовал и охотно сделал бы это еще раз, плотно смыкаются.
- Она похожа на меня, - произносит жена сиплым шепотом. С опаской и подозрением.
- Не замечал, - бессовестно лгу, отворачиваясь и переключаясь на дорогу.
Машина трогается с места, и, пока мы выезжаем с территории центра, Надя неотрывно провожает взглядом отдаляющуюся фигурку Полины. Шумно выдохнув, заставляет себя перевести внимание на бумаги, что покоятся на ее коленях. Проводит пальцами по краям конверта.
- Что за документы? – уточняет таким ровным, непринужденным тоном, что не остается ни единого сомнения: я все испортил, а она закрылась от меня. - Ты проверил, что внутри?
- Нет. Открой, - боковым зрением наблюдаю, как она аккуратно надрывает упаковку. - Полина передала мне их по просьбе отца.
- Значит, ты вряд ли в них что-то найдешь, - разочарованно хмыкает, доставая небольшую стопку бумаг и медицинскую карту. – Из роддома, - добавляет совсем тихо. – Я все это видела, слышала, прочитала вдоль и поперек. Вызубрила наизусть, - листает дрожащими пальцами, всхлипывает и роняет слезы на печать лечебного учреждения. Краска плывет. – Значит, «в обход» не получилось? – поднимает на меня заплаканный, полный отчаяния взгляд.
Снизив скорость, протягиваю ладонь к аристократическому, красивому лицу Нади, стираю влагу со светлой, бархатной кожи. Касаюсь пальцами заостренных скул.
Терпит. Но никак не откликается, будто ничего не чувствует. Просто ждет, когда закончу.
- Ты, как всегда, оказалась права: у отца всюду связи, - устало и обреченно соглашаюсь, отдергивая руку и сжимая в кулак. - Я в ловушке.
- Значит, ему есть, что скрывать? – чеканит каждое слово. – Назар, наша дочка не умерла, и он все это время знал об этом. Я не сошла с ума, - повторяет в очередной раз.
Сознание блокируется, не пропуская мысль о предательстве. Это слишком даже для такого продуманного врача, как Егор Богданов. Он клятву давал людям помогать. В конце концов, он мой отец!
- Я выясню, - все, что могу выжать из пересохшего горла.
Вбиваю педаль газа в пол, и мы несемся по пустой трассе. Домой! За грудиной появляется знакомое давящее ощущение, которое усиливается от озвученной Надей фразы:
- Может, нам с Назаркой безопаснее будет уехать? Вернемся к родителям на время, пока ты все выяснишь… Точнее, если Егор Натанович позволит это сделать…
- Я не отпущу вас, Надя, - резко отрезаю, невольно срываясь в хрип на ее имени.
- Мне страшно… - вдруг признается она, жалобно и негромко.
В ее сиплом голосе столько боли и безысходности, что у меня в груди все сжимается. Она как загнанный в ловушку белый кролик.
Буравит меня умоляющим взглядом. Режет без ножа. Вскрывает на живую.
Чувствую себя беспомощным, раз не могу защитить любимую женщину и ребенка. Неприятно осознавать, что Надя мне все еще не доверяет. Я ведь готов против всего мира пойти ради семьи. И даже… бороться с собственным отцом, если придется. Но все-таки я до последнего надеюсь на чудовищное стечение обстоятельств.
- Ничего не бойся.
На светофоре машинально беру ее за руку. Ожидаю, что отдернет свою, но она, наоборот, сплетает наши пальцы.
- Вдруг он узнает о Назарке и тоже что-нибудь с ним сделает? –
