Американский принц - Сьерра Симоне

По сигналу сквозь дым послышался треск.

Я опустился на колено, а Эш остался стоять, и у нас обоих пальцы нажимали на спусковые курки, пули стреляли в противника. Трое моих парней в конце коридора использовали шанс, чтобы бежать назад, а затем Эш дернул меня за плечо и начал идти назад.

— Пошли, лейтенант.

Я тряхнул плечом, отмахиваясь от него, остался на колене и продолжил стрелять. Я почти разобрал, откуда стреляли, почти, и если бы я подобрался чуть ближе…

— Эмбри, — сказал Эш. — Вставай, черт подери.

Я проигнорировал Колчестера и направился к следующему проходу. Я собирался пристрелить этих ублюдков, я это знал, и в моей крови слились ярость и уверенность, пульсируя по моему телу. Я их ненавидел, ненавидел это здание, ненавидел дым и облупившуюся краску, ненавидел холодный пот на своей шее, когда пули пронизывали стену вблизи от меня.

Они выпустили еще одну очередь пуль, короткие вспышки огня, и я, наконец-то определил угол, из которого стреляли. Пригнувшись, я двинулся в центр коридора и дал в них очередью, перемещаясь назад, не прикрываясь, потому что, да пошло оно все, я собирался пристрелить их, как собак…

В мое плечо ударило кувалдой.

Я отшатнулся, из меня выбило весь воздух, в изумлении, опустив голову, я посмотрел, откуда прилетела кувалда, но это была вовсе не она. На самом деле я не слишком много мог видеть в задымленной темноте — лишь растущее мокрое пятно на плече своей формы, прямо за тем местом, где заканчивался мой бронежилет.

А затем еще одна кувалда пронзила мою голень. Я почувствовал жар и рваную рану, горячая кровь лилась в мой ботинок, пачкая носок. Я только постирал гребаные носки!

— Дерьмо, — спокойно сказал я, а затем рассмеялся. Мой голос звучал так смешно, так мягко изумленно, словно я не мог найти ключи от своего Audi R8, или мои любимые часы, или что-то в этом роде. Все еще смеясь, я поднял свою пушку и продолжил отстреливаться, стрелял и стрелял, казалось, я это делал несколько веселых часов, но, вероятно, прошло всего несколько секунд.

Возможно, меньше, потому что Эш кричал на меня, явно расстроенный, явно в панике, и меня беспокоило то, что я видел, как паникует Эш. Мне больше нравилось, когда он был спокоен. Почему он не мог понять, насколько смешным был мой носок? И мой голос?

Я попытался ему рассказать, но когда заговорил, слова вылетали дрожащими толчками, и единственными словами, которые мне удалось произнести, были «кровь», «носок» и «Ауди». Он прикусил губу и перевел взгляд с моего кровоточащего плеча на то место, где кровь капала с моей ноги на пол.

— Маленький принц, — сказал он, его голос дрогнул. — Что ты наделал?

Пули прорезали линолеум рядом с нами, и я увидел момент, когда Эш снова стал камнем, минуту, когда он стал армейским капитаном, а не тем человеком, который однажды молил меня не исчезать. Он перекинул мою руку за свою шею и — словно пришла запоздалая мысль — поднял другой рукой свою штурмовую винтовку и выстрелил в дым. Мы отступали назад, он нес почти весь мой вес на своем крепком плече. Легкомыслие исчезло, и пришла боль, крадя дыхание и мысли, словно крюк в животе, который не позволял расширяться моим ребрам.

— Северная лестница, — сказал Эш, когда мы приблизились к лифтам. — Ты не сможешь спуститься вниз по этой шахте прямо сейчас. — Он увидел выражение моего лица и добавил: — Я буду рядом с тобой. Но тебе нужно идти первым.

Боль лишила меня моей воли, я не мог спорить. Я позволил Эшу положить меня на пол, а затем сделал, как меня попросили, и подполз к лестнице, пополз, двигая одной рукой и одной ногой, оставляя за собой кровавый след. Эш продолжал стрелять, уклоняться от огня, и бросил в коридор одну или две гранаты, крича в рацию, общаясь с нашими людьми, находившимися внизу — он воевал в одиночку, сам по себе, в одиночку отражал тяжесть злого умысла и, в то же время, спасая всех нас.

Я добрался до лестницы, трясущейся рукой вытащил пистолет, на случай, если он понадобится. Но этого не произошло. Через мгновение Эш присоединился ко мне, захлопнул за собой дверь и вытащил фонарик. Теперь тряслось все мое тело, яростно дрожало, боль проносилась по каждому моему нерву жестоким электрическим жаром, и были моменты, когда, казалось, что жизнь затухала и пробуждалась: темнота, затем Эш со своим фонариком, затем снова темнота.

— Маленький принц, — сказал он. Его голос был так далеко и в тоже время так близко. — Оставайся. Останься со мной.

Я пытался. Я действительно пытался. Но, несмотря на адреналин, пронзавший мое тело, я не мог отдышаться, не мог сдержать темноту, затмевающую мое зрение. Я помню, как ухватился за куртку Эша и велел ему оставить меня, спасаться. Я помню, как он быстро поцеловал мой шлем.

— О, нет Патрокл, — сказал он. — Ты здесь не умрешь.

Я все еще не уверен в том, что произошло дальше. Меня несли, это я точно знал, и было больше выстрелов, больше моментов, когда паника и адреналин ввергали меня в состояние своего рода настороженной жертвы, из-за которой у меня сильно билось сердце, и из меня все быстрее и быстрее выливалась кровь. Я помнил момент, когда сидел на земле, а Эш стащил рюкзак с плеч мертвого карпатского солдата и просматривал содержимое. Еще один момент, когда я слышал, как он сыпал проклятиями, множество раз пытаясь позвать на помощь по рации, но ответа не было.

А затем настал момент, когда я, наконец-то постепенно полностью выплыл из туманного слоя странных снов, и увидел перед собой сапоги Эша, а рядом со мной кучу из рюкзаков и наших бронежилетов. Наступила ночь, и она пришла в лес вместе с мстящей, стремительной темнотой, словно слой краски под пологом деревьев. Также она принесла легкий ветерок, который словно касался моей кожи своими прохладными пальцами. Я задрожал.

Сапоги замерли.

— Разводить огонь слишком опасно, — сказал Эш, — но я могу дать тебе свою куртку. Возможно, мы побудем здесь некоторое время; я не могу ни с кем связаться по рации, чтобы нас эвакуировали, а еще мы отделились от всех остальных. Я снял твой бронежилет и обработал твое плечо — и свой, чтобы было легче тебя переворачивать — но мы должны будем их снова