Я тебя искал. Я тебя нашла - Наталья Литтера
– Задавай.
Илья медленно выдохнул. Попытался ослабить сильно сжатые на руле пальцы.
– Ты на самом деле собираешься замуж?
– Нет, я наврала.
Желание влепить подзатыльник вернулось. Но сейчас уже не себе. Танька, ну как можно так врать! Да еще о таком! Чему тебя в детстве учили?!
Пришлось еще раз выдыхать, уже не тихонько, получилось шумно. И это успокоило. И прояснило мысли.
– Настолько сильно напугал?
– Честно? Да, – Таня говорила все тем же тихим напряженным голосом. – Представь, что тебе однажды звонит абсолютно незнакомый человек и рассказывает то, что никто не может знать, даже ты сам помнишь это с трудом. А потом добивается встречи. И ты не можешь ничего понять и чувствуешь абсолютную беззащитность.
Меньше всего он бы хотел, чтобы Таня чувствовала себя перед кем-то беззащитной. А уж перед собой… Я никогда не причиню тебя вреда. Никогда не обижу. Нет, он не сказал этого вслух. Но он пообещал себе, а это – важнее.
А еще важно – коснуться. Вот видишь, это моя рука, она не страшная. Она не сделает тебе ничего плохого.
– Теперь не страшно?
– Теперь нет.
Разговор этот – странный, нужный, поучительный – и, наверное, какой-то еще – завершился. Они подъехали к шлагбауму жилого комплекса. Илья искоса смотрел на Таню, пока шлагбаум поднимался. Она смотрела в окно, на деревья и газон. Наверное, это может быть интересным, если видишь в первый раз.
Машина остановилась на своем парковочном месте, Илья заглушил мотор. Ну что, Танюша, ты налюбовалась газоном?
– Это место, где точно нет чужих любопытных глаз.
До квартиры они шли, держась за руки. Точнее, Илья Таню вел. А Таня смотрела куда угодно, только не себе под ноги. Перед ступенями даже пришлось взять девушку под локоток – чтобы не споткнулась. Илья никак не мог понять, почему двор, дом, подъездная дверь – да вообще все, что попадалось им по дороге, вызывает такой пристальный интерес. Вот ему лично гораздо интереснее было смотреть на Таню. Смотреть. Любоваться. И потихоньку убеждать себя, что все случившееся – правда.
Хорошие воспитанные мальчики предлагают пришедшим в гости девочкам чай. Он не знал, откуда в его голове взялась эта жизненная сентенция – девочек в гостях у него отродясь не бывало. Наверное, дала себя знать мамина привычка в любой непонятной ситуации начинать заваривать чай.
Хорошая девочка Таня его вопрос про чай проигнорировала. Здесь не было деревьев, газона, стен дома. Что на этот раз?
Таня замерла прямо напротив арки гостиной, в которой важно поблескивал лаковыми боками Модест Ильич.
– Можно? – выдохнула она едва слышно, не сводя взгляда с рояля.
Вот этот интерес Илье был понятен. Он выглянул из-за Таниного плеча в арочный проем. После утренней репетиции на подставке и крышке валялся ворох нот – не успел убрать. Но в целом все прилично.
– Иди.
И она пошла.
Остановилась перед роялем, медленно подняла руку, замерла. А потом провела ладонью по крышке, по краю, не касаясь разбросанных нот. В этом было что-то… что-то настолько интимное, что Илья заставил себя перестать подглядывать и пойти и все-таки заварить чай.
А потом все же снова пришлось подглядывать. Когда он вернулся с кухни, Таня все еще, как завороженная, стояла у инструмента.
Ты спрашивала меня, что я представляю, когда играю. Ничего. Музыка – не история, не картина. Музыка – это ноты. И те эмоции, что она рождает в тебе. Это всегда что-то очень интимное – только твое и музыки. А что сейчас видишь ты? Вряд ли дерево, лак, сталь струн и пластик облицовки клавиш. Ты видишь что-то, что рождает в тебе знакомство с роялем.
Хотел бы я знать – что.
– Ты какой чай пьешь – черный или зеленый?
Илья не старался специально идти тихо. Но Таня не заметила, как он подошел, вздрогнула. Обернулась.
– А ты? – Женские руки взметнулись и легли ему на шею. На этом разговор о чае и окончился. Есть много гораздо более интересных дел в месте, где нет лишних глаз.
Например, целоваться. Уже не так, как у радиостудии. Уже совсем иначе. Когда в поцелуе участвуют не только губы. Язык, дыхание, пальцы, руки, плечи. С его плеч пополз и упал на пол пиджак.
И на этом поцелуй кончился.
Таня тихонько охнула, когда Илья подхватил ее на руки. Он, может быть, и не производит впечатления Мистера Олимпии, но если у тебя нет сильных рук и спины – то ты не отыграешь двухчасовой концерт. Поэтому ежедневно утром и вечером полчаса гимнастики – это его минимум, а отжимания и гиперэкстензия – его лучшие друзья. Но Таня этого не знала и вцепилась в его шею, словно боялась, что Илья ее уронит.
Не уронил. А бережно опустил на синие простыни. На пол отправились синие джинсы и белая рубашка. Бирюзовая футболка и серые брюки. Белье у Тани ярко-желтое, цвета кожуры спелого банана.
А потом на зрение опустился занавес. Синий в белый горошек. И остались только ощущения.
Его пальцы, привыкшие к идеальной ровности белых и черных клавиш, познавали теперь изгибы женского тела.
Подбородок, шея, ключицы. Когда палец добрался до ключиц, Танина кожа стала уже заметно влажной.
Дальше – грудь. Крутой взлет и сосок.
Так, стоп, пауза. Пальцем мало, надо на вкус. Таня что-то шептала ему, но он не только ослеп – он еще и оглох.
Оказывается, страсть на вкус сладкая. И дальше уже не оторваться языком, и снова – изгибы. Как будто он из пианиста переквалифицировался в трубача. Они все делают губами и языком. И дыханием. Но его-то как раз и не хватает.
Живот. Нежнее нежного. Ямка пупка. Ниже.
Ой, нет. Сердце бухнуло в горле, и Илья малодушно свернул влево. Глаже гладкого кожа бедра.
И…
Он открыл глаза.
Он прозрел.
На крепком гладком загорелом девичьем бедре красовался рисунок.
Резинка чулка и заткнутый за нее пистолет.
Спасибо тебе, Танечка. Спасибо за то, что я наконец смог соображать, хотя думал – все.
Илья провел пальцем по рисунку, обвел контур. Увидел, как буквально за его пальцем кожа покрывается мурашками – и та, что загорела, и та, что белая.
– Хулиганка… – шепнул он ей в тату.
– Два отличника – это скучно, – хрипло выдохнула Таня, приподнимая бедра.
Другого приглашения ему не потребовалось.
Илья знал, как это бывает. В современном мире невозможно остаться несведущим об этой стороне жизни. И он точно знал, что его первый половой акт будет коротким. Но точно так же он знал еще две вещи.
