Наталья Нестерова - Ищите кота (сборник)
— Андрей тоже хорош! — подхватила я. Хотела говорить возмущенно, но нотки гордости за мужа невольно слышались в моем голосе. — Мы возвращались на дачу от приятелей, которые живут в соседнем поселке, нужно было проехать двадцать километров, гаишники там не водятся, и мне казалось, что Андрей выпил умеренно. Но когда он сел за руль, я поняла, что набрался под завязку. Да! Не спорь! — остановила я жестом Андрея, готового возразить. — Ты наклонился, сунул голову между колен и спросил, где тут газ и тормоз.
— Я шутил.
— Ты не шутил! Ты разогнуться не мог, я тебя за шкирку усадила и всю дорогу поддерживала, чтобы не заваливался.
— Но сначала наорала на меня.
— Я не орала, а шепотом говорила — все, что про тебя думаю. Представляете! У нас на даче дети, родители, они не лягут, пока мы не приедем. А с утра должны приехать мастера скважину бурить. Словом, заночевать у друзей мы никак не могли, потому что завтра Андрей будет мучиться жесточайшим похмельем и не то что за руль не сядет, ложку до рта не донесет.
— Так уж и не донесу.
— Молчи лучше! Ребята, это была самая страшная дорога в моей жизни! Мы ехали по проселку со скоростью десять километров в час, и каждую секунду я прощалась с жизнью.
— Ничего ты не прощалась, ты меня будировала.
— Мысленно прощалась.
— Но будировала? — спросил Игорь. — Изобрази.
Добрые друзья приписывают мне актерские способности. На самом деле этих способностей кот наплакал, но ломаться я не стала. Повернулась к Андрею, сжала кулачки на груди, подражая Эльке, уставилась на мужа с пронзительной мольбой, и мы представили действо в тесном салоне автомобиля.
— Андрюшенька, дорогой, любимый, солнышко! — быстро заговорила я. — Идиот, кретин, держи руль прямо, нас на обочину сносит. Андрей, помни, ты — кормилец, у нас дети маленькие и родители больные. Если ты сейчас навернешься до смерти и меня покалечишь, я тебе этого никогда не прощу. Я не каркаю, я не каркаю, зайчик. Это ведь не последний наш час? Ты ведь доедешь? Что бы я сказала в последний час? Как тебя люблю… Нет, я тебя совершенно не люблю, я ненавижу, когда ты напиваешься! Не буду, больше не буду. Ладно, про любовь. Ты мой светоч, ты держись, пожалуйста, мобилизуйся. Какая разница между мобилизуйся и мобилизируйся? Надо же, выговорил. Мы у Марии Алексеевны спросим, она кандидат русских филологических наук. Замучила всех правильностью речи. Спросим, если живыми доедем. Еще про любовь? Хорошо. А можно про любовь к родине? Потому что к тебе сейчас… Куда? Куда ты свернул? Это ведь не наш поворот!
Андрей, подыгрывая мне, изображал пьяного болванчика.
— Наш! — возразил он с притворно хмельным упрямством.
Мы еще некоторое время спорили: «наш — не наш», — а потом Андрей протрубил звуки остановившейся машины, выключенного двигателя и гордо произнес:
— Доехали! Автопилот, — он постучал себя по голове, — не подвел.
— Убить мало, — простонала я.
— Дачные утехи — отдельная статья, — вступила Ирина. — Коля, ты помнишь? Ты ничего не помнишь, бессовестный!
Родители Коли купили дом в деревне задолго до того, как дачу приобрели мы с Андреем. Молодежь из деревни много лет назад уехала, а старики еще коротали век. Ирина и Коля с ними подружились — привозили из города продукты и лекарства, в благодарность пенсионеры-сельчане присматривали за домом, поливали огород и цветники. Одной женщине исполнилось семьдесят лет, наших друзей пригласили на юбилей.
— Как деревенские пьют? — спросила Ирина и сама же ответила: — Выпьют, закусят, еще выпьют, закусят, потом затянут песню, поют громко, во всю мочь, практически кричат. Выпьют, закусят — и плясать, то есть ходить по кругу, притоптывая и скандируя частушки, большей частью неприличные. Во время пения и топтания хмель из них выходит, трезвеют маленько. Коля не пел и не танцевал, — осуждающе ткнула пальцем в мужа Ира.
— Не люблю, — подтвердил Коля, — и не умею.
— И еще ты не пьянеешь! — ехидно заметила Ира.
— Как правило. Но, ребята! — развел руками Коля, оправдываясь. — Они пьют огненную самогонку, градусов семьдесят, называется почему-то кальвадос. Я принес бутылку хорошего французского вина, дамы сказали — кислятина. Что и требовалось. Я бутылку к себе подвинул и планировал цедить ее весь вечер. Мужики призывали меня, конечно, кальвадоса отпробовать. И некоторые! — не будем показывать пальцами на мою жену — давили мне на ногу под столом — выпей, мол.
— Я тебе давила на одну рюмку, — возмутилась Ирина, — в плане уважения к хозяевам. А ты сколько принял? Не пьянеет он!
— После третьей общее число значения не имеет, — с видом знатока изрек Игорь.
— Девочки! — обратилась к нам Ира, правильно ища у женской половины сочувствия и сострадания. — Возвращаюсь я после хоровода за стол и вижу, что мой Коля улыбается! Совершенно ненормально улыбается, как блаженный. Точно он в другом, райском, мире пребывает. И там, в раю, он на своей любимой рыбалке, поймал не золотую рыбку даже, а русалку волоокую, которая его загипнотизировала. Словом, я таким идиотом Колю никогда не видела. Глаза выкатил, губы до ушей растянул, только слюни изо рта не текут. Коля, говорю, немедленно идем домой! Идем, говорит, а сам подняться не может. Приподнимется — и падает обратно на лавку. Я своим телом его загораживаю и призываю взять себя в руки. Деревенские нам, конечно, помогли бы. Посадили бы Колю в садовую тачку и с ветерком доставили бы к дому. Так после пьянок катают дядю Мишу, «на такси» называется. Но дяде Мише сто лет в обед, и после «такси» соседи полгода насмехаются. Допустить, чтобы пошел смешок — «московского Колю на такси отвозили», — я не могла. Наклонилась к Колиному уху и прошипела, что уже тачку готовят. Подействовало. Поднялся, устоял и еще на посошок потребовал. Кое-как мы добрались до калитки за огородом. Я решила идти не по главной улице, а задами, потому что нельзя было исключить варианта, что Коле придется передвигаться на четвереньках, а мне его погонять хворостиной, как барана. До четверенек дело не дошло, я изобрела способ стимуляции движения накальвадосенного мужика, способ чисто женский, мотайте, девочки, на ус. Пятилась спиной, сделаю десяток шажков и протягиваю Коле руки: «Иди ко мне, дорогой! Топ-топ, тихонько шагай, шагай. Не отводи от меня глаза, не смотри в сторону! Представь, что русалка — это я». Только он приблизится, отскакиваю и снова руки протягиваю, зову ласково. Коля по-прежнему улыбался придурочно, но смотрел на меня с надеждой, словно держался взглядом за мое лицо. Дорога, как вы понимаете, не асфальт, и на каждой колдобине Колю шатало отчаянно. «Не падать, а то — такси, — грозила я. — Стой ровно, то есть не стой, а иди. Ко мне, милый, ко мне!» Девочки, если бы он упал, то потребовалось бы пять мужиков, чтобы его поднять и на тачку водрузить. И тачка бы ломалась! Кое-как мы доковыляли до своего участка. Я вздохнула облегченно и ласковые слова отбросила, сказала все, что он заслуживает, и велела идти в летний душ — трезветь. Вы думаете, на этом все закончилось? Если бы! Действие второе, герои те же. Наш летний душ, как вы помните, представляет собой дощатую будку, на крыше которой стоит бочка с водой. Коля в будку вполз, а потом на моих глазах началось странное землетрясение. Душ стал раскачиваться: то на один бок кренился, то на другой, то на третий. Я не сразу сообразила, что это Коля раздевается, джинсы снимает, и его мотает из стороны в сторону. Да и черт с тобой, думаю. А потом пронзило: сейчас домик сложится, и Колю сверху припечатают двести литров воды. «Стой! — кричу. — Не двигайся! Выходи!» И при этом бегаю вокруг душа. Этот алкоголик, — ткнула Ирина пальцем в мужа, — штанов снять не мог, но на щеколду закрылся. Дверь открыть у меня не получалось, и он не помогал, только мычал что-то и валился на стенки. Девочки, я вам передать не могу, каким богам молилась, пока бегала в сарай за топором, какие картины мысленно рисовала. Хрястнула топором по двери, распахиваю, а он лежит, голубчик, спит. Майка на голову натянута, до конца снять не сумел, штанины в коленях запутались. Ох, зло меня взяло! Подмывало и Колю топором приложить за мои страдания.
