(Не)идеальная. Дневник пышки - Инга Максимовская
– Следующий, – донеслось из-за двери. Я запихнула погрызенный фрукт обратно в сумку и пошла, так аккуратно. Мне теперь беречься надо, а не носиться савраской. И мамы нет рядом, а мне так нужна сейчас поддержка.
Что-то снова грохнуло, и я закрыла за собой дверь лаборатории, за которой раздался топот слонопотамий. Даже интересно, кто там так беснуется. Чей-то папаша будущий, наверное, так выражает свою радость. Да, наверняка. Жаль, что нам с моими малышами не грозит такое счастье. Но Параня с Жопинским, точно организуют что-то подобное, когда узнают, что я рехнулась, можно к гадалке не ходить. Параша, точно, я вдруг поняла, кто вчера звонил Бую.
Глава 40
16 мая (Скорее, пока у нас крыша на место не встала)
Купить фоторамку (такое фото на холодильник вешать преступление)
Научиться не падать в обморок в лаборатории
Что-то мне страшно и волнительно
Позвонить маме и папе, сообщить радостную новость.
Поплакать.
Завтра (не забыть от избытка впечатлений:
10:00 У питона Жоры плановый осмотр
11:00 убить Парашу.
13:00 Лемур Федя – прививка от бешенства плановая (неплановая его чокнутому хозяину)
15:00…
«Дорогой дневник, я, наверное счастлива. Еще не поняла. Просто, я думала, что счастье не бывает неполным, а теперь слегка разочарована и обижена. Но это я так, ворчу, не подумай чего плохого. Конечно я благодарна этому миру за такой подарок, и ушастому носорогу, и тебе, что не дал и не даешь мне рехнуться.»
Это я так придумывала, что напишу сегодня, валяясь на клеенчатой кушетке в кабинете, в который меня перетащили из лаборатории, чтобы очередь не задерживала, вдыхала вонь нашатыря и смотрела на кружащийся над моим лицом потолок.
– Что же вы не сказали, что боитесь сдавать кровь? – недовольно поинтересовалась молоденькая медсестричка, которой пришлось сидеть возле меня и ваткой махать мерзкой перед носом.
– Потому что я не боюсь, – хмыкнула я и наконец почувствовала, что могу не только сесть на кушетке, но и вполне бодро дойти до дома. – Просто голова закружилась. Ну, я пойду.
– Уверены?
– На все сто, – бодро рявкнула я, хотя, если честно, уверенности то особой не испытывала. А еще испытывала какую-то отвратительную обиду. Всех женщин в очереди кто-то сопровождал, а я… Всхлипнула, встала на плохо слушающиеся ноги и побрела к двери, жалея себя на все лады.
Вышла в коридор, от чего-то абсолютно опустевший, прислушалась к воплям несущимся из лаборатории, странно, там что делают с бедолагами, что они так орут. Снова всхлипнула и почапала домой. Мне срочно, просто жизненно необходимо отдохнуть. Свалиться в кровать в обнимку с ведром соленого попкорна и соскучившейся по своей глупой хозяйке Клео, и просто тупо посмотреть какую-нибудь тупую комедию, можно даже без Бреда Питта. Можно даже не комедию. Можно даже не с попкорном. Даже лучше не с попкорном, а с банкой соленых пикулей. Ну и что, что я завтра отеку, и буду светлым своим ликом похожа на яйцо. А перед кем мне красоваться? Перед Жорой, так ему пофигу на все мои страдания. Блин…
Я вышла из клиники и пошатываясь зашагала по тротуару, заливаясь слезами и размазывая их рукавом. Думаете, чего я заревела? Ха. Потому что проклятых огурчиков мне захотелось прямо сейчас и срочно. Прямвотщас. И все, что в данный момент происходило вокруг меня, я не видела и не слышала. Совсем ничего, я страдала. Жалела себя и загибалась от невозможности заглотить желанную, пропитанную уксусом, магазинную прелесть.
Он выскочил, словно черт из табакерки. И я даже не сразу поняла, что это мой ушастый носорог, потому что сейчас он не был похож на прилизанного, гладко выбритого, шикарного олигарха и мецената. И глаза Леднева горели каким-то лихорадочным огнем, а щетина на лице делала его каким-то беззащитным. У меня сердце заплясало в груди пассадобль, ну, или что там оно обычно пляшет в бульварных романах, у барышень не обремененных великим умом, но не обделенных предающим их телом? Мое меня, кажется, тоже сейчас начало предавать, ноги по крайней мере и мозг, подвисший, как доисторический компьютер. И огурцов расхотелось, но страшно захотелось…
– Ты, – прорычал этот коварный тип гражданской наружности. Черт, а вдруг ему снова плохо? Вдруг чертова рана в плече снова открылась. Или нагноилась, или… – Лариса, скажи мне, ты…
– Ну да, я, – всхлипнула я, чувствуя себя героиней какой-то сопливой мелодрамы, турецкой скорее всего. А может индийской… А может. – Глаза разуй. Кто же еще?
– Ты когда-нибудь научишься меня слушать до конца? – снова превратился в скота чертов слуга народа и по совместительству будущий отец моих детей. Ну, как отец. Спермодонор. У него же свадьба скоро. У него же…
– Дурак ты Леднев, – заревела я в голос, – пусть тебя слушается твоя будущая жена. Что ты пристал ко мне?
– Лариса, – он вдруг сграбастал меня своими ручищами. Так, что я аж испугалась, что он выдавит из меня две мелкие фасолины, которые вдруг, абсолютно точно, стали не зиготами, а вполне осязаемыми и самыми любимыми на свете малышами, которые сейчас плавают там, в амниотической жидкости, и не знают еще, что это их отец сводит с ума сейчас их глупую мать. А может и знают, точнее чувствуют, по гормонам, что сейчас бешено бушуют в моей крови, дурманят, лишают воли. И этот носорог шепчет мне в макушку какие-то дурацкие слова, которые я не слышу.
– Ты же не… Параша сказала, что ты хочешь… Лариса, он там еще? Я Буя убью, если не уследили. И тебя я…
– Кто там? – глупо выдохнула я голосом галчонка из Простоквашино, наконец вынырнув из ощущения ирреального удовольствия.
– Ну, наш ребенок, ты же не совершила глупость, Я там всю клинику вывернул наизнанку, все молчат как партизаны. Врачебная тайна. А ты как неуловимый Фунтик… Блин, да я чуть с ума не сошел.
– Ты опять меня назвал поросенком? – ощетинилась я, нос сморщила и снова зарыдала, – ну ты и… Ты..
– Боже мой, ты сводишь меня с ума? Как я буду с тобой жить до конца жизни, если ты постоянно будешь вот так надо мной издеваться, – взвыл Леднев, схватившись руками за голову. – Лариса Степанна, умоляю, скажи, что Буй не зря буянил в больнице. Умоляю, скажи, что не сделала аборт.
– Дурка совсем? Ну вы и гады, – снова всхлипнула я, – где же мне теперь на учет вставать. Одни проблемы от вас.
– В дурдоме, – подала голос вынырнувшая из машины, стояей у тротуара иуда Парашка. И Жопинский, гад, тоже выполз на свет, и Буй. И стало что-то слишком много народа вокруг. – Расслабьтесь. Жених, на месте сокровища, раз на учет.
– Сволочь ты. И чего вы все приперлись? Я прекрасно сама справляюсь со всем. Никто мне не нужен. А вы, иуды, вообще мне больше не друзья. И Буй… – всхлипнула я, пронзив сопливым взглядом подругу. – Предатели. Все вы… И кому продались? Подонку. У которого… Эй… Ты чего? Носорог, тебе плохо, да? – испуганно прохрипела я, глядя, как чертов меценат и олигарх опускается на колено. Плохо. Ему плохо, а я веду себя, как беременная истеричка. Вон глазюками как сверкает лихорадочно. Наверное сепсис. И лицом покраснел. Температура поднялась? Давление? Господи.
– Я приехал в ЗАГС тебя отвезти. У нас срок сегодня. Но ты как колобок, черт тебя раздери, Лариса. Только еще не кругленький. Пока. Но…
– Я свидетельницей не пойду. Меня огурцы ждут, – продолжила тупить я, не сводя глаз с коробочки в руке Леднева. – Это что, просто какое-то изощренное издевательство, да? Леднев, я тебя ненавижу.
– А я тебя люблю, дурища, – прорычал ушастый носорог и открыл чертов футляр. Это бред у меня наверное постневротический. Точно, права Параня, на учет мне надо в дурку. Вон галлюцинации уже начались. – Буй, тащи огурцы, моя будущая жена без них соображает дурно. Сейчас поест и жениться.
– А у вас что, есть? – хлюпнула я носом, которым тут же уловила аромат уксусной вкусняшки.
– У нас все есть, – хмыкнул Буй. Я вгрызлась в соленую вонючку и вдруг поняла, что все, что сейчас происходит, все это на самом деле. И олигарх скрючившийся возле меня
