Карнавал Хилл - Кэролайн Пекхам
Я не был уверен, как долго я здесь, но, должно быть, прошли недели, а значит, мое время было на исходе. Я знал правила игры, я был по другую сторону баррикад несколько раз в своей жизни. Ты даешь человеку время сломаться, но в конце концов тебе приходится смириться и нажать на курок. По большей части меня целыми днями оставляли здесь одного, в холоде и темноте, без ничего, кроме ведра, в которое можно было помочиться, и бутерброда с сыром, который дважды в день просовывали в дверь. Это была стальная дверь, и иногда я слышал женский голос по другую сторону от нее, который, казалось, звал меня, но я не отвечал.
Я оставался в трансе так долго, как только мог, погружаясь в блаженные воспоминания о прошлом и стараясь впитать их, пока все не закончилось. Но то, что меня держали в плену и пытали — точно меня усмирило. Я слишком много времени своей жизни провел, будучи высокомерным засранцем, и в основном потому, что в глубине души ничего из себя не представлял, поэтому старался изо всех сил доказать, что это не так. Но это все равно не сработало, и теперь у меня никогда не будет шанса стать кем-то другим в памяти моей семьи. Я так и останусь просто неудачником, который получил по заслугам.
Я знал, что они живы. Благодаря длинному язык Шона, я получил подробную информацию обо всем, что он вытворял с моей старой Командой, включая атаку, которую он совершил на здание клуба «Оазис».
Мое сердце содрогалось от страха, когда он рассказывал эту историю, особенно когда он дошел до той части, где говорилось о том, как он добрался до Джей-Джея. Он потратил много времени на то, чтобы дразнить меня его смертью, прежде чем, наконец, сказать, что он жив. Ублюдку нравилось это делать. Он понял, что моя привязанность к людям, которых я любил, была одним из лучших способов проникнуть мне под кожу, поэтому он насмехался надо мной из-за моих мальчиков, из-за Роуг. И я должен был терпеть это, зная, что единственное, что я мог сделать, это защитить их, храня знания, которые были у меня в голове, и гарантируя, что Шон никогда не доберется до них.
Я почесал жесткую щетину, покрывающую мою челюсть, и застонал, когда это движение вызвало волну боли в моей левой руке. На днях Шон сжег татуировку «Арлекина» у меня на плече, украв последнее, что связывало меня с моими братьями. Теперь я был словно кокос, дрейфующий по морю, и покачивающийся на волнах вверх-вниз, вверх-вниз.
Некоторое время я размышлял о кончине этого кокоса, и обессилев прислонился к стене, но от этого меня пронзила только еще большая боль из-за следов от хлыста, рассекающих мою спину.
Это была одна из любимых игр Шона, однажды он даже явился в ковбойской шляпе, с хлыстом в руках, испещряя шрамами плоть моей спины и разрезая карту Сансет-Коув, нанося удары по тем местам, которые, по его словам, будут принадлежать ему. Я проклинал его всеми известными мне словами, пока меня это не истощало, и я не погружался в укромное местечко, внутри себя. После этого Шону всегда становилось скучно.
Где-то надо мной раздался металлический стук, и я прерывисто вздохнул, когда с лестницы в подвал донесся звук шагов. Ну вот, опять.
Стальная дверь отперлась, затем через мгновение распахнулась, и вошел Шон в сопровождении двух мужчин.
— Доброе утро, солнышко. — Он улыбнулся, как будто мы были старыми друзьями, прежде чем щелкнуть пальцами своим людям, и они двинулись вперед, чтобы поднять меня на ноги. — На крюк, — скомандовал он, и они связали мне руки передо мной, прежде чем оттащить меня в угол комнаты и, приподняв, подвесить на крюке, предназначенном для боксерской груши.
Пока я висел там на веревке, стягивающей мои запястья, они связали мне и ноги, и я бесстрастно смотрел на Шона, когда он отпустил своих людей и развязной походкой направился ко мне. Он демонстративно согнул пальцы, привлекая мое внимание к массивным золотым кольцам, украшающим их, а его губы изогнулись в ухмылке. Мой взгляд переместился на кожаные браслеты на его запястье, которые он забрал у меня, надев их, чтобы подразнить меня. Их было четыре, по одному для каждого из моих друзей, хотя я никогда не говорил им об этом. Я купил их, когда мне было тринадцать, на карнавале. Человек, продавший их, был каким-то мистиком и говорил, что они призваны притянуть к тебе твою вторую половинку и навсегда связать ее с тобой. Тогда я считал Фокса, Джей-Джея, Маверика и Роуг своими половинками, поэтому купил четыре штуки — к большому удивлению парня. Хотя позже Фокс объяснил, что этот мистик был всего лишь бродягой, ночевавшим в той части города, и все называли его Карнавальным Биллом. Он завернулся в рыболовную сеть и, вероятно, украл браслеты у какого-то ничего не подозревающего посетителя карнавала. Как бы то ни было, в конце концов я так привык их носить, что, даже будучи взрослым, озлобленным мудаком, не снимал их по сей день. Ну, так и было, пока их не забрал Шон.
— Я сегодня в приподнятом настроении, парень, хочешь знать почему? — Спросил Шон, и я промолчал.
Он встал передо мной, толкнув меня в грудь, так что я качнулся. — Вежливее всего было бы сказать да, босс, — сказал он, и его улыбка погасла. — Итак, давай попробуем еще раз. Хочешь знать почему, Чейз Коэн?
Я плюнул ему в лицо, и его губы растянулись в усмешке, прежде чем его первый кулак обрушился на меня, ударив по ребрам, а затем следующий и так далее. Кольца, которые он носил, делали каждый удар в десять раз более жестоким, и я стиснул зубы от боли, пока он молотил по моему телу, не раз рассекая кожу. В любом случае, это не имело значения, теперь я был весь в шрамах и порезах, он прилично меня отделал, но я привык к этому ритуалу. Мой отец достаточно приложил к этому руку, а Шон просто перевел его на новый уровень.
— Тебе следует научиться уважать своего босса, прелестные
