Две секунды после - Ксения Ладунка

— Опиши подробнее.

— Что вам описать? Весь процесс?

— В том числе.

Сердце начинает стучать быстро-быстро.

— Зачем?

Агент вздыхает, видимо, устав натыкаться на мои протесты.

— Сейчас Тома допрашивают параллельно с тобой и задают те же самые вопросы. Если ваши показания будут одинаковы, это многое скажет в сторону его невиновности. Но такое случится, если вы сойдетесь в подробностях. Я не пытаюсь загнать тебя в угол, Белинда, мне просто нужно разобраться в этом деле.

Немного подумав и остыв, я соглашаюсь с ним.

— Ты сказала, вы поссорились. Почему?

— Мы… Он хотел все прекратить. Нас, как бы сказать… тянуло друг к другу. Мы целовались пару раз до этого, обнимались, и все такое… Он пытался меня оттолкнуть и не продолжать все это.

— Он отверг тебя?

— Что-то вроде того.

— И как он это аргументировал?

— Ну, сказал, что я ребенок.

— Его останавливала ваша разница в возрасте?

— Да.

— И что поменялось? Мы говорим о вашем первом сексе, я правильно понимаю?

Меня охватывает тревога. Я вдруг осознаю, что мне на самом деле нужно рассказать все подробности человеку, которого я вижу первый раз в жизни. Руки и ноги начинает покалывать.

— Я настояла.

— Ты настояла, и он согласился?

— Да.

— Хорошо.

Он снова что-то приписывает в бумагах. От паники сбивается дыхание, и я отчаянно пытаюсь его восстановить.

— Когда ты говоришь «занялись сексом», что ты имеешь в виду? — спрашивает агент.

— В смысле?

— Поясни, что для тебя секс.

Он складывает локти на стол, и я не выдерживаю, опускаю взгляд в пол.

— Проникновение, — говорю я совсем тихо.

— И как вы к этому пришли? Опиши, что было.

Я молчу. Смотрю на свои кеды, у одного из них развязаны шнурки. Где-то сзади меня висят часы, и они отсчитывают каждую безмолвную секунду.

— Это нормально, если тебе нужно время, — говорит агент.

Сжав ладони в кулаки, я начинаю рассказывать.

— Я сидела у него на коленях, и мы целовались.

— Это было в его спальне?

— Да. Потом он… положил меня на кровать и продолжил целовать. Снял с меня одежду, а потом была прелюдия.

— Что ты подразумеваешь под «прелюдией»?

Пытаясь хоть немного справиться с давлением, я говорю:

— Я не знаю.

— Конечно, знаешь. Ты ведь была там.

Я вжимаюсь в стул, чувствуя себя маленькой.

— Он трогал мое тело.

— Что он использовал для этого?

— Руки и рот.

Он кивает. Снова ждет, выдерживая паузу. Потом спрашивает:

— Хорошо. Что было потом?

— Потом мы занялись сексом.

— Что конкретно вы делали? Что сделал он, и что сделала ты?

Я сглатываю тошноту. Сравниваю, какая смелая я была под дозой, и какая жалкая сейчас. Мне бы понадобилось всего пару граммов, чтобы полностью составить рассказ, и никаких проблем бы не возникло. Но без наркотиков я обычная трусиха.

— Ты можешь говорить ртом на английском языке. Я пойму, — пожимает плечами агент.

На это издевательство я усмехаюсь и закатываю глаза.

— Поверь, Белинда, ты ничем меня не удивишь. Представить себе не можешь, что я видел и слышал.

Хочется сказать: «Мне плевать, что вы видели», — но я молчу.

— Вернемся к началу. Ты говорила про понятие секса. Повтори.

— Да, проникновение.

— Что вы сделали?

Я прикрываю глаза.

— Он… сначала он ввел пальцы в мое влагалище, чтобы было не больно, а потом член.

— Хорошо. Вот видишь, ничего сложного.

У меня горят уши и щеки, с закрытыми глазами кажется, будто я в другой реальности.

— Ты сказала «чтобы было не больно». Почему тебе должно было быть больно?

— Это был мой первый секс.

— Первый секс с ним?

— Нет, вообще.

Он замолкает. Обдумывает только что услышанное.

— Ты была девственницей?

— Да.

— Хорошо. Чем все закончилось? Вы использовали защиту?

— Да, мы использовали презерватив. Он кончил в него.

Полицейский кивает. Я вдруг чувствую такое облегчение, словно всю жизнь несла самый тяжелый на свете груз, и сейчас его не стало. Это длится несколько блаженных секунд, а потом агент прерывает тишину:

— Это все? Дальше что-то было? Если нет, то когда вы занимались сексом в следующий раз? Мне нужно знать обо всех эпизодах.

Меня словно со всей силы бьют ладонью по щеке.

— Второй раз это было следующим утром, — твердо говорю я, решив закончить с беседой как можно быстрее и не сопротивляться. — Но ничего не получилось. Мне было больно.

Я рассказываю офицеру все, и эти два случая — только начало.

* * *

Когда меня отпускают с допроса, на улице уже темно. Выйдя в холл департамента, я падаю на лавку и прячу горящее лицо в ладонях. У меня совершенно нет сил, я полностью состою из обжигающего чувства стыда и отвращения. Оглянувшись, понимаю, что кроме дежурной охраны, вокруг меня никого нет. Достаю телефон, который мне вернули на выходе из кабинета, и набираю отцу, но он не отвечает.

Папа выходит через несколько минут. Он нервно щелкает пальцами и блуждает взглядом по помещению, пока не натыкается на меня. Сразу же сев рядом, он обнимает меня и прижимает к груди. Я закрываю глаза, наконец-то ощущая спокойствие.

— Поехали, детка. Хватит на сегодня, пора отдохнуть.

— Где Том? — сдавленно мычу я.

— Останется здесь до назначения залога.

Кивнув, я поднимаю голову и устало смотрю на отца. Ободряюще погладив меня по плечу, он помогает встать и дойти до машины.

Когда мы добираемся до отеля, я полностью опустошена. Папа провожает меня до номера, видимо, решая подытожить этот день разговором. Сначала спрашивает:

— Есть не хочешь?

Меня хватает только на то, чтобы помотать головой.

— Все прошло нормально? На тебя не давили?

— Нет. Я просто рассказала все как есть.

Отец устало кивает:

— Они хотят допросить «Нитл Граспер».

— Хорошо. Это хорошо. Ведь мы ни в чем не виноваты, и они скажут правду, — говорю я, ощущая, как меня начинают захлестывать волны тревоги.

— Еще Марта. Я хочу, чтобы она сделала заявление, сказала, что все это неправда. Думаю, она не откажет.

Я киваю. Делаю глубокий вдох, потом выдох. Мое сердце будто зажато в тиски и не может нормально биться. Это больно. Я отворачиваюсь от отца и подхожу к комоду, о который опираюсь рукой. Папа добавляет:

— Но я опасаюсь за вердикт, если дело дойдет до суда.

— Почему? — спрашиваю я, касаясь горла пальцами, пытаясь ослабить спазм.

— Там будут присяжные и неизвестно, что они решат.

— Я думала, может нам… поговорить с мамой? Выслушать ее требования и попросить забрать заявление.

Отец молчит, а я в это время пытаюсь взять контроль над паникой и не