Далёкая песня дождя - Вячеслав Евгеньевич Ременчик
Баба Вера копалась в огороде. За ее спиной на траве у забора возвышались штабеля источающих приятный дух свежей древесины деталей — загодя заготовленных свежеструганных бревен, брусов, досок. Из ящика с черными маслянистыми гвоздями торчала длинная ручка молотка — лоснящаяся, отшлифованная рабочими мозолистыми руками в течение многих лет. На вросшей в землю массивной дворовой скамейке рядом с ведром, по кромку заполненным водой, стояла большущая эмалированная кружка, а подле нее в аккуратной стопке лежали чистенькие льняные полотенца для работников.
На этой же скамейке с раскрытым блокнотиком с мелкими, нанесенными химическим карандашом цифирями дед провел короткую рабочую «летучку», и закипела работа. Под мужской басовитый говорок запели пилы, замелькали топорики, застучали молоточки.
С ночной смены пришел Леха, а с ним его верный товарищ — большой косолапый Миша Гусак с транзисторным приемником «Океан». Они перекурили, сидя на траве под большой ветвистой грушей, и органично влились в нашу небольшую, но боевитую рабочую бригаду.
Еще на «летучке» дед, «дабы младшой плотник не безделил», определил мой круг обязанностей: по первому требованию подавать фурнитуру, инструмент, воду. С приходом Лехи с товарищем сей список поручений расширился еще одним важным пунктом: по команде со стройки крутить ручку приемника и останавливать ее на той радиоволне, которая на данный момент устраивала бы всех плотников. Радиостанция «Маяк» каждый час исправно выдавала сводку новостей; как только в эфире звучали его сигналы, дед кричал: «Славка! Добавь звука!» — и я наслаждением крутил колесико громкости до упора вправо.
Я старался изо всех сил и за усердие с дедова соизволения был награжден высоким правом вбить первый гвоздь в деревянную конструкцию веранды. Молоток казался неимоверно тяжелым, от волнения потели ладони (а вдруг, как у меня частенько случается, гвоздь пойдет вкривь-вкось?), он предательски выскальзывал из руки и терялся в высокой траве, но в решающий момент, повинуясь вначале робким, осторожным, потом более уверенным и настойчивым ударам, вошел в брус ровнехонько, как по маслу!
— Ну вот, — делово произнес дед, — дело пойдет, — и, похлопав меня по плечу, добавил: — Ладный плотник растет…
Ближе к полудню тяжелое августовское солнце жарило нещадно, но на слаженность и темп работы нашей строительной бригады это обстоятельство никак не влияло. И к обеду перед моим восхищенным взором возникла величественная конструкция, шедевр плотницкого искусства, по своему виду очень напоминающий все веранды во дворах на нашем переулке. Транзистор исправно выдавал очередную порцию новостей. Красивые мужской и женский голоса поочередно рассказывали о первом полете четырех космических аппаратов «Марс» по межзвездной космической трассе, об успешной встрече в Крыму лидеров коммунистических партий Советского Союза, Болгарии, Венгрии, Германии, Польши, Румынии, Чехословакии, Монголии, «других стран мирового социалистического лагеря» и чествовании в Колоннном зале Дома Союза заслуженных тружеников уборочной страды.
Когда в динамике красиво зазвучала любимая бабушкина певица Людмила Зыкина, дед объявил обеденный перерыв и на крыльце небольшого деревянного домика как по волшебству возникла баба Вера с громадной кастрюлей щей, благоухающих свежим картофельно-капустным наваром. На столе в тени большой раскидистой липы вокруг широкого блюда с большими ломтями свежего ржаного хлеба и эмалированного тазика с крупными спелыми томатами, аппетитными огурцами, длиннохвостым перистым луком выстроились ровным рядком глубокие алюминиевые миски и алюминиевые полулитровые кружки. Пока работники умывали свои разгоряченные солнцем и работой тела, поливая по очереди друг друга из ковшика, молчаливая хозяйка подняла из погреба запотевший бидон с холодным кваском.
Я здорово проголодался и, не дожидаясь всеобщей рассадки за обеденным столом, наяривал за обе щеки свежий душистый хлеб, запивая его приятно шибающим в нос квасом. Когда умытые и посвежевшие плотники оседлали длинные узкие лавки по обе стороны стола, калитка во двор бесшумно распахнулась и на пороге появилась моя бабушка в летнем ситцевом птатьице, с накинутой на плечи легкой косынкой и в новых босоножках, купленных в выходные в ГУМе на пару с дедовыми сандалиями. Чугунок с молодой картошкой в ее руках только что из печи, как говорится, с пылу с жару, источал легкий, еле заметный парок.
Бабушка приветливо поздоровалась со всеми (бабе Вере лишь слегка кивнула), пристроила чугунок среди обеденных угощений и окинула оценивающим взглядом остов новой веранды. Потом она молча, с какой-то загадочной легкой улыбкой сидела за общим столом и с явным наслаждением наблюдала за шумной обедающей бригадой, то и дело задерживая взгляд на ее сегодня особенно немногословном бригадире.
— Эх, Никифоровна, — Гришка звучно прихлебывал щи, — ты б лучше замест бульбы поллитровку притащила.
Бабушка немного смутилась и глянула на деда. А тот сразу же пресек полет Гришкиной мысли, еще на самом взлете:
— Вот работу исправно сделаем, тогда и повод будет, — и добавил уже по делу: — Гвоздей маловато, не хватит. Сходи, Леша, из сарая ящик возьми… Там под верстаком, увидишь.
После обеда бабушка помогла бабе Вере прибрать со стола и вымыть посуду, уходя как бы невзначай бросила курящим в тени мужикам:
— Не работайте, хлопцы, допоздна, лепей завтра пораньше соберитесь…
Работали до сумерек. Ведро под воду опорожнялось и заполнялось несколько раз. В вечерних новостях сообщили о расширенном заседании правления общества культурных связей СССР и Уругвая и о присвоении писателю Александру Маковскому высокого звания Героя Социалистического Труда. А сигналом к завершению рабочего дня стала раздавшаяся из окон домов мелодия любимого всеми кинофильма «Семнадцать мгновений весны». Через несколько минут стройка опустела. Я, совсем не уставший, бежал вприпрыжку рядом с торопящимся на кинопросмотр дедом. Уж очень нам не хотелось упустить что-то важное из жизни доблестного советского разведчика Максима Максимовича Исаева.
Но все же, кроме приятного предвкушения вожделенного кинофильма, еще одна мысль не давала мне покоя. Перед глазами стояла бабушка с чугунком свежесваренной картошки в руках.
— Ну что, дед, услыхала тебя бабушка?
Надеясь на откровенный, как всегда обстоятельный ответ, я дернул деда за руку и, немного забежав вперед, снизу вверх заглянул ему в глаза.
А дед вдруг перестал торопиться, присел на скамейку у нашей калитки, неспешно, как всегда, сварганил самокрутку и закурил. Огонек «козьей ножки» в густых сумерках напоминал зависший в воздухе печной уголек. И от этого на душе становилось тепло, покойно и уютно.
— Тут вот какое дело. Мы с бабушкой твоей, Евгенией Никифоровной, без малого пятьдесят годочков вместе. Познакомились, когда она семнадцатилетней девчушкой на швейной фабрике работала, а я на курсах «Выстрел» на офицера учился.
Дед глубоко затянулся, «уголек» ярко вспыхнул.
— У нас-то и свадьбы никакой не было, расписались и сделали первый семейный фотопортрет в ателье у рынка. Послали эту
