Вне игры - Настя Орлова
Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, чтобы прийти в себя, пытаюсь сосредоточиться на фильме. Но он оказывается полнейшей ерундой. Я надеялась, что сюжет захватит меня и даст возможность не думать о Никите, но все, что я могу, – это под максимально наигранные сцены снова и снова прокручивать в голове откровенный разговор в машине.
Когда наконец на экране ползут финальные титры, я ощущаю, что у меня адски болит голова, а от попкорна и колы, которые я по глупости взяла в баре перед сеансом, тяжело в животе.
– Я зайду в уборную, – говорю Никите, стоит нам выйти из зала.
– Хорошо, я буду ждать тебя возле касс.
В туалете я быстро привожу себя в порядок, насколько это возможно. Расчесываю волосы. Смачиваю лоб и виски холодной водой, представляя, что дома выпью какой-нибудь анальгетик и завалюсь спать. Морально этот день меня просто изнасиловал: улыбаться брату и маме Никиты было естественно, я действительно хорошо провела время, но напряжение, которое явно циркулирует между мной и Никитой, свело на нет все хорошее, что со мной произошло. Я просто устала.
Вымученно улыбнувшись отражению в зеркале, иду на выход. Толкаю дверь, делаю шаг вперед, но выйти не успеваю. Цепкие пальцы больно хватают меня за плечо – я уверена, потом останутся синяки, – и кто-то очень сильный швыряет меня в стену коридора, отчего я больно ударяюсь затылком.
– А я все думал, не обознался ли, – тянет над ухом до ужаса знакомый голос. – Но нет. Все та же шлюха, что и была раньше.
Про такие моменты говорят, что сердце уходит в пятки. Со мной так и происходит. Хотя я все еще стою на ногах, внутри меня все ухает вниз, как бывает в воздушной яме в самолете.
– Пусти меня, Влад, – говорю четко, стараясь не показывать паники. – Или я закричу.
– Давай, сука, кричи, – выдыхает мне в щеку мой бывший мучитель, еще сильнее стискивая плечо, так что от острой боли у меня даже в глазах темнеет. – Я уже забыл, как ты это делаешь.
– Тебе запрещено ко мне приближаться! Если отец узнает…
– Ну ты же ему не расскажешь, правда? – вкрадчиво уточняет он, свободной рукой хватая меня за подбородок и заставляя посмотреть ему в глаза. – Моя маленькая послушная дрянь. Когда я приду за тобой снова, папочка тебя не спасет.
– Ты же уехал из города. Твои родители…
– Ну так я вернулся, сука! – рычит он, внезапно теряя терпение, и с размаху бьет меня по лицу. – Пошли слухи, что ты нашла себе нового олуха. Так я быстро положу этому конец… Напомнить тебе, что стало с твоим жалким дружком из университета, который после встречи со мной потратил сотку на дантиста? Этот получит еще…
– А ну-ка быстро отпусти ее! – еще до того, как заканчивается эта фраза, а Никита, не церемонясь, отдирает от меня Влада, врезает тому локтем под дых и бросает на пол, я ощущаю, как от облегчения у меня на глазах выступают слезы. – Не смей к ней прикасаться, ублюдок!
– О, а вот и защитничек нарисовался, – язвительно цедит Зарецкий, хватаясь за бок. – Уже знаешь, что она любит пожестче? Если ее привязать…
– Заткни. Свою. Пасть, – по слогам выдает Никита, и эффект от его холодного тона такой, что даже у меня трясутся поджилки. – Я не посмотрю, что мы в общественном месте…
– Эта сука не стоит…
Последнее слово Влада тонет в жестком хрусте его челюсти. Брызжет кровь. Стон. Грубый мат. Я зажмуриваюсь.
– Никит, не надо, пожалуйста, – шепчу я, отчаянно борясь с подступающей тошнотой. – Забери меня отсюда…
Я слышу, как глухо ругается Любимов. Как мои одеревеневшие плечи обнимают его горячие руки, как мое лицо утыкается в его грудь, обтянутую свитером.
Что-то ломается внутри. Я начинаю всхлипывать.
– Ш-ш-ш, малышка. – Горячие губы касаются моей щеки. – Я о тебе позабочусь.
Глава 27
Никита
Рита в моих объятиях мелко дрожит. Она больше не плачет, лишь изредка ее остаточные после истерики всхлипы нарушают тишину, но это пугает даже больше.
Господи, ну какой же конченый псих этот ее бывший! Меня прошибает холодный пот от одной мысли, что бы произошло, не появись я в коридоре вовремя. Он бы ее просто убил – такая нездоровая одержимость была написана на его лице.
Кулак до сих пор ноет от соприкосновения с его челюстью, и все же кажется, что этого было недостаточно. В хоккее меня учили не выносить конфликты в зону рукопашного. Лучшее наказание для обидчика – это полная доминация над ним на льду. Да и я никогда не был кровожадным. Но тут… Я на каком-то совершенно новом уровне ненавижу Влада Зарецкого, и жажда физической расправы над ним затмевает все остальное. Хотя нет, не все. Рита волнует меня больше.
– Рит, – начинаю осторожно, как маленькую, поглаживая ее по волосам, но она отчаянно мотает головой, будто не хочет ничего слышать.
Откровенно говоря, я и не знаю, что сказать. Мыслей так много, а облечь их в слова не получается. Но на часах перевалило за десять вечера, и хотя я с удовольствием просидел бы вечность, держа Риту в объятиях на заднем сиденье, я понимаю, что нужно двигаться. Машина остыла, и даже несмотря на то что она сидит у меня на коленях и я крепко ее обнимаю, она может замерзнуть.
– Мы должны ехать, – говорю я, не сумев сдержать вздох сожаления.
– Я… не хочу домой. Не хочу сейчас быть одна. Папа увидит…
– Хорошо, потому что я не хочу, чтобы ты была одна, – отвечаю тихо, касаясь губами ее волос. – Ты мне доверяешь?
Я не слышу, но ощущаю, как Рита кивает. Нехотя пересаживаю ее с колен на сиденье. Когда мои глаза находят в темноте салона ее бледное измученное лицо с рассеченной губой, я чувствую, как внутри что-то сжимается. Мягко касаюсь пальцами ее щеки с давно высохшими ручейками слез, убираю прилипшую ко лбу прядь волос.
– Я о тебе позабочусь, – зачем-то говорю снова.
Я пока не знаю, что и как я собираюсь делать, но то, что я не допущу, чтобы кто-то еще хоть раз тронул ее пальцем…
Я в этом уверен.
Помогаю Рите выбраться из машины и открываю для нее
