Вне игры - Настя Орлова
Рядом с Никитой я с самого начала ощущала странное волнение. Но теперь к нему прибавились новые эмоции, еще более сильные и пугающие.
– Проблема в том, Никит, что ты ведешь себя со мной так, будто я стеклянная ваза. Что я разобьюсь от одного неосторожного движения или слова. Я не стану отрицать, что твоя забота обо мне – это очень ценно и до определенного момента приятно. Но то, что ты сдерживаешься во всем и меня отталкиваешь…
– Я тебя не отталкиваю!
– Ты оттолкнул меня после поцелуя, который сам же и инициировал! – выпаливаю я, не понимая, откуда во мне столько смелости. – И это глядя мне в глаза и говоря, что тебе понравилось и ты хотел бы большего!
– И это говоришь мне ты? Да в тот вечер на юбилее твоего отца ты вздрагивала всякий раз, как я тебя касался! Я тогда не понимал причины. Но, господи, когда Коля мне рассказал…
– А если бы Коля вовремя заткнулся и не лез не в свое дело? – грубо спрашиваю я. – Что было бы тогда?
Никита молчит. Мои глаза изучают его профиль. Сжатые в линию губы. Сведенные брови. Напряженные желваки на скулах.
Мы оба знаем, что было бы тогда. На том поцелуе он бы не остановился. И плевать бы ему было на моего отца, на отъезд и на то, что будет после. Это не он такой порядочный, это я в его глазах настолько разрушенная, что со мной опасно связываться.
– Я устала, Никит. Я устала быть бедной раненой Ритой. Я устала, что при моем появлении все тактично замолкают и отводят глаза. Я устала, что за спиной все еще обсуждают, что парни боятся лишний раз со мной заговорить. Прошло два года, Никит! Я два года почти никуда не ходила. Я за неделю знакомства с тобой тусовалась больше, чем за все время до этого. И я поняла, сколько всего упускала. И я больше не хочу, чтобы моя жизнь стояла на паузе, понимаешь? Я хочу целоваться, смеяться, встречаться, я…
– Хочешь сказать, что открыта к предложениям? – рычит он.
– А даже если и так? Какая тебе разница? До твоего отъезда сколько? Шесть дней? Улетай, Никита! Улетай, и закончим все это.
– Хочешь сказать, что после моего отъезда предпочтешь прекратить любое общение? – уточняет он напряженно, с такой силой сжимая пальцы вокруг руля, что белеют костяшки.
– Для чего нам общаться, Никит? В этом нет никакого смысла.
– А в том, чтобы проводить меня в аэропорт и тут же смотреть по сторонам в поиске лучших вариантов, есть смысл?
– Кто сказал, что я собираюсь провожать тебя в аэропорт?
Никита с шумом вдыхает воздух, словно готовится к очередному раунду перепалки, но внезапно произносит тихо и спокойно, так что у меня от его голоса по спине бегут мурашки:
– Ты права, Рит. Если бы на твоем месте была любая другая, я бы уже тащил тебя в направлении спальни, не испытывая никаких угрызений совести. Но потому, что ты для меня особенная, я не могу быть с тобой эгоистичным. Ты заслуживаешь больше того, что я могу тебе сейчас дать.
– А ты спросил меня, что я хочу получить?
– И чего же ты хочешь?
– Жить, Никит. Я хочу жить.
– И что это значит? – спрашивает он с нажимом.
– А тебе разве есть до этого дело? У тебя хоккей и жизнь за границей. Я же не наивная дурочка, Никит. Гарантирую, что через две недели ты и имени моего не вспомнишь.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь!
– Так просвети меня! Пока я вижу лишь то, что физически я тебе интересна, но недостаточно для того, чтобы брать на себя какую-то ответственность, которую, по твоему мнению, накладывают на тебя поцелуи, – выдаю на одном дыхании то, о чем думала все эти долгие два дня. От откровенности этих слов у меня горят щеки и колотится сердце, но я не жалею, что их произнесла. Лучше так, сразу, чем позже изводить себя, жалея, что не сказала того, что хотела. – Но я открою тебе секрет, Никит. Мне не нужна твоя ответственность. Я два года ни с кем не целовалась – это не шутка. Я уже забыла это ощущение, когда кто-то целует тебя, а у тебя в животе щекотно и будто невесомость. Ты мне обо всем этом напомнил. Я будто очнулась от долгого сна и поняла, как это классно. Как приятно. И как многого я себя лишала, отгородившись от мира. Раз уж мы говорим начистоту, Влад именно этого и хотел – чтобы я была одна, чтобы я ни с кем не общалась, чтобы похоронила себя и свою молодость за жесткой броней страха и отчаяния, в которые он меня погрузил.
– Отлично. То есть теперь ты прозрела, готова броситься из крайности в крайность и после двух лет воздержания идти с первым попавшимся без разбора?
– Почему без разбора? – спрашиваю я, прямо встречая его разъяренный взгляд. – Я не планировала этого и не думала, что так будет… Но я… я захотела тебя. Только ты решил, что тебе это не нужно.
– Я такого не говорил!
– Ладно, – говорю устало, отворачиваясь от него к окну. Этот бессмысленный обмен колкостями меня вымотал. – Ты такого не говорил. Окей, Никит. Давай заканчивать этот разговор. Я думаю, мы сказали все, что хотели.
Сложив руки на груди, я до скрежета стискиваю зубы и, глядя в темноту дождливой ночи за окном, отчаянно стараюсь не заплакать. Не жалею ни о чем. Ни об одном слове. Только больно оттого, что парень, который смог сломать мою глухую защиту от неидеального мира, скоро уедет. А на остаток времени рядом со мной выбрал такой путь – путь полного отрицания нашего взаимного влечения из-за каких-то рамок в его голове.
Когда мы приезжаем в кинотеатр, вся компания уже в сборе. Это не мои люди, здесь компашка Вебер, Света, хоккеисты. Мне отчаянно не хватает Лизы, которая всегда вливается в любой коллектив. И сейчас Никиты тоже, потому что он, хотя и находится рядом, держится подчеркнуто отстраненно, а его ладонь, которая лежит на моей талии, кажется абсолютно безжизненной, для галочки. Ведь хотя он не собирается меня целовать, свое слово он держит – для всех мы по-прежнему пара.
В зале мы с Никитой садимся сбоку – других мест просто не было. Экран видно под углом, кресла расшатанные. И когда я опускаюсь
