Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина
— Доброе утро, милая, — подкрадываюсь к женщине, готовящей полезный и даже калорийный завтрак, со спины и, пропустив свои руки, обхватываю чересчур субтильный силуэт, прижимая законную Велихову узкой спинкой к себе. Носом утыкаюсь в шею, поднимаюсь к ее теплому затылку и бережно прикусываю кожу вместе с затянутыми в смешной пучок все еще светло-русыми, как будто бы соломенными, густыми и тяжелыми волосами. — Ты рано встала.
— Гриш, — двигает плечами и наклоняется вперед, — мешаешь. Не напирай.
— А что ты делаешь? — вынужденно отступаю, но руки с живота жены не убираю.
— Думаю и…
— Думаешь? О чем? Одна голова хорошо, а две лучше. Давай-ка поделись, растянем тяжесть на двоих…
— У меня такой себе литературный затык, — бормочет ересь в нос. — Понимаешь, там…
Подкатываю глаза и с нескрываемой издевкой ухмыляюсь:
— Здесь без меня. Хотя есть предложение — устрой мечущимся от философского к плотскому героям продолжительную, если не целую, ночь страсти и любви, жена. Пусть твой персонаж хорошо накуролесит с дамой сердца. И им комфортно, и у тебя затык пройдет. Как минимум, появится новый виток и развитие сюжета минимум на девять месяцев, иначе на всю жизнь, если девчонка кое-что после этого приобретет. Им на полный срок хватит приключений. Можешь ее в больничку уложить, а там… Короче, все можно через постель решить. Послушай своего «Гришу». Да и тебе ли об этом не знать, Ната.
— Это уже было, муж. К тому же я не уверена, что те перипетии, которые у меня сейчас по сюжету между ними происходят, можно примирительной кроватью разрешить. И потом…
— Посрались? Надеюсь, что так. А с мордобитьем? Юноша непокорной от всей души втащил?
— Велихов! — шикает и дергается. — Что за тон? Я по-настоящему, а ты… Зачем спрашиваешь, если издеваешься и не воспринимаешь все всерьез? М?
— Отменный колорит, Наталья. А цитату я тебе дарю! Вставь в книгу — соответствующая плашка у тебя есть, так что ничего противозаконного не будет, если ты там парочку нехороших слов ввернешь. А вообще, я не хочу знать об этих доходягах. Достаточно того, что я с ними потом сплю, когда читаю сигнальный выпуск твоего «ну никак не вырисовывающегося» романа. Мы тут вдвоем, детка? — немного отстраняюсь и по-воровски оглядываюсь по сторонам.
— Сашка поздно вчера вернулся. Так что…
Черт! Младший сын отсыпается после бурного вечера с друзьями?
— Пьяный? — перегибаюсь через женское плечо, чтобы заглянуть в миску, в которой Наталья что-то тщательно мешает. — Это что?
— Нет. Оладьи, муж.
— Вау! — вознаграждаю ее щеку быстрым поцелуем. — Буянил сын?
— Гриш…
— Что за дети! — прыскаю. — Один дела почти на миллион сливает, второй ищет место в жизни уже на протяжении двадцати семи лет. Мне его за руку, что ли, взять и к нужному месту подвести? Что с его Альбиной? Он не хотел бы к ней переехать? Пусть девчонка привыкает к его характеру, носкам, трусам и мужской неаккуратности.
— Они расстались, — жена глубоко вздыхает и даже всхлипывает.
По крайней мере, я точно слышу начинающиеся слезы в несокрушимом образе гордой и неприступной Велиховой до той поры, пока речь не заходит об ее неуправляемых сыночках, к появлению на свет которых я имею непосредственное отношение. Возможно, я им ген дефектный передал: в первый раз — когда выполнял условия безумного договора, заключенного с Натальей, тогда еще Шевцовой, отчаянно желающей завести ребенка, потому как женский срок и состояние ее здоровья, твою мать, сильно поджимали и подстегивали усерднее двигаться вперед; а во второй раз — когда любил Черепашонка именно в этом доме, в каждом закоулке, в который проходил ее высушенный то ли физическими упражнениями, то ли природными данными аппетитный зад. Я делал Сашку, тараня членом и заглядывая в эти мудрые голубые, в отдельные моменты — серые или стальные, волшебные глаза.
— Идем со мной, — разворачиваю жену к себе лицом, указательными пальцами, не касаясь ее щек и скул, заправляю выбившиеся пряди за уши, а в поцелуе трогаю кончик блестящего носа. — Рано, Велихова: для твоих оладий, для причитаний о судьбе виртуальной пары, о несознании сынков. Отличное время для любви, Наташка.
— Пожалу-у-у-йста, — скулит. — Мне…
— Полежим вдвоем и помечтаем.
— Велихов…
— М?
— Откуда ты такой? — приподнимается на носки, вытягивается тонким телом и, забросив руки мне за шею, мятным поцелуем отвечает тем же действием — губами щекочет мой нос и резцами прикусывает хрящик. — Быстро отвечай!
— Какой? — жмурюсь, напрашиваюсь на комплимент и ласковые слова от женщины, которую всю жизнь люблю и еще чего-то стойко жду.
— Умный.
— Ну-у-у-у…
— Красивый.
— Это да! — гордо выставляю подбородок.
— Наглый.
— Это спорно, Ната.
— Настырный.
— Так лучше, милая. А твой словарный запас…
— Сексуальный, — спускается губами мне на щеку, кусает подбородок, а руками перебирает мои посеревшие от соли с перцем волосы, скребет ногтями, которых у нее почти нет, и взъерошивает затылок. — Хочу тебя, любимый…
— М-м-м? — удивленно изгибаю бровь.
Наталья видит мое изумление и заливисто, но в рамках установленного в этом доме уровня звуковых децибелов, хохочет.
— Пообниматься, милый.
— А дальше?
— Гриш… — лицом краснеет, а телом, кажется, бросается в адский жар.
— Что такое? — отстраняюсь. — У меня есть законная жена, которая стабильно отказывает мне в близости. Я
