Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина
— Пусти-и-и-и! — орет Смирнова, размахивает руками и пару раз прикладывает кулаком мой лоб. — Велихо-о-о-ов! Идио-о-о-о-т!
Ура, товарищи! Стервозная Смирнова протрезвела и соответствующий режим включила!
— Шалют! — цежу сквозь зубы, стиснутые вокруг ее вздернутого соска мелкой, но очень нежной и упругой сиськи.
— Убью! — визжит и дергает ногами.
— Тшш, — убираю губы и быстро перехватываю ее бешено вращающиеся возле моей рожи руки. Развожу их в стороны, вцепившись пальцами в тонкие запястья, фиксирую Смирнову, как на жертвенном кресте. — Секс, милая?
— Нет, — мотает головой, отказываясь от предложения.
— Кончить хочешь?
— В туалет хочу! — визжит, выплевывая в морду жутко прозаичные слова.
— Фи! — морщусь, словно сероводород ноздринами ловлю, но хват не ослабляю. — Полежи спокойно, Ния. Я быстренько тебя…
— Я сказала «нет».
— А вчера вопила «да» и даже лезла мне в трусы.
— Вот вчера и надо было…
— Тшш, — наклоняюсь и прикладываюсь щекой к ее скуле. — Ты красивая, когда злишься…
— Идиот!
Дергаю, сильно встряхиваю ручную сцепку и вжимаю выкручивающуюся в матрас.
— А ну, заткнись! Скажешь ведь своим подельницам, что с Велиховым спала? Я прав? Сколько за меня тебе дают в случае такой себе победы? На косарь тяну или на два…
— Рубля! Всего на два рубля, любимый.
— Ты продешевила, Ния. Я кое-что умею…
— Обойдусь, — выкручивает себе руки, проскальзывает узкими кистями через мои пальцы. — Сама себя удовлетворю или…
— Ну-ну?
— Р-р-р-р! — ей нечего сказать, вот и рычит, как затравленный зверек, а я ведь мог ее поцеловать, понежить, приласкать и довести ладонью до умопомрачения. Глядишь, Антония бы подобрела и чего-нибудь еще дала…
— Тонь, — разжимаю тиски и скатываюсь ей под бок, — у тебя есть парень? Ну, тот, с кем ты в отношениях или только второй, например, раз встречаешься?
— Тебе забыла о личной жизни отчитаться, — бухтит, собирая на обнаженной груди одеяло. — Где мой лифчик?
— Меня за мужчину не считаешь? — поворачиваюсь к ней лицом, располагаюсь, подложив под щеку притиснутые друг к другу теплые вспотевшие от борьбы ладони. — Спишь, как с братом, провоцируешь, как импотента. Пустое место, да?
— Ты Петя, — с долбаным снисхождением смотрит на меня. Есть нежность, ласка и сочувствие в женском взгляде, мне бы улыбнуться ей в ответ, а я за это гребаное внимание придушить ее хочу. — Мы давно знакомы, Велихов. У нас с тобой…
— Дружба?
— Вражда, пари, слабо, детская игра, — хмыкает и поджимает ноги, согнутые в коленях к своей груди. — Петь, подай, пожалуйста…
— Я не твой парень, Ния. Ничего подавать не буду.
— Ты… Ты… — сильно раздувает ноздри и шумно через сомкнутые губы пропускает злость. — Козел!
Как угодно! Встаю и расправляю ноги. Обхожу кровать и направляюсь в ванную, чтобы освежиться, приняв душ.
— Где мое белье и вся одежда? — орет мне в спину.
— Домовой к себе в нору унес, — бормочу и, бросив взгляд на свое отражение в зеркале, стремительным движением закрываю дверь, чтобы не слышать женское, почти однотипное по утрам и после полового акта, жалкое нытье.
Шум воды, комфортная для кожи температура, какая-то трава в верхних нотах пахучего геля для душа, скользкий поддон и мое ритмичное движение рукой по возбужденной плоти, которая как завороженная стоит и не опадает. Возможно, это приапизм, а у меня еще одна болезнь, связанная с избыточным кровоснабжением полового органа, который, по всей видимости, на одной шальной бабе головкой, как по написанному, повернулся и завис. Передергиваю намыленный влажный ствол, словно затвор на автомате, шиплю, выстанывая наслаждение и спуская сперму в слив поддона.
— М-м-м, — касаюсь мокрым лбом стеклянной створки душевой кабины. — Не могу… — вращаю головой, бурю дыру в силикатной, водой забрызганной конструкции, рычу, царапаю ногтями шершавую поверхность и слышу, как там, в моей квартире, щелкает замок, словно внутрь кто-то посторонний зашел. — Что за… — опускаю кран, перекрываю воду и одной рукой ловлю свои штаны на штанге. — Кого там хрен еще принес?
Младший братец решил визит мне нанести или…
«Блядь, там же Тонечка Смирнова! Откровенное неглиже — топлесс и прозрачные трусы с выдранным лобком и узкой, но идеальной щелью для мужского разума, когда он утекает в ту головку, что расположен определенно ниже думающей головы» — суечусь и с большим трудом надеваю футболку на влажную верхнюю половину своего тела, а грубыми рывками затягиваю поясной шнурок домашних брюк. — «Кому там в выходной не спится? Да чтоб ты сдох, Халва… Мать твою!».
Глава 7
Он
Высокий как будто кем-то специально вытянутый человеческий силуэт, стройная фигура с небольшими вогнутостями-выпуклостями в нужных местах, предусмотренных природой-маленькой затейницей, по-моему, худощавая конституция — и даже слишком, почти чрезвычайно, словно изможденная самой судьбой; спокойная, иногда медлительная в своих действиях; обдумывающая каждое намерение и следующий шаг, задумчивая, мечтательная женщина с загадочной улыбкой на лице, полностью свободным от косметики и других излишеств, портящих — исключительно по моему мнению — чистые, одухотворенные женские образы… Гордая конструкция с эгоистичным почти неуправляемым вкраплением, которые мне все-таки удалось себе подчинить, и принудить хозяйку этого неисчислимого богатства играть за мою команду и только лишь по жестким правилам, диктуемым таким себе духовидцем, почти магом и волхвом, в моем лице.
Моя жена суетится на кухне. Наташенька, моя Натка, Наточка, Ната, Натали, шустрящая по жизни, но все же Черепашка, обожаемая живая собственность Григория Велихова уже тридцать с небольшим довеском лет. Наталья собирает завтрак или вхолостую крутится в пространстве, отрабатывая на собственной персоне очередную сюжетную линию своих книг, в которых глупо воспевает высокие отношения между мужчиной и женщиной. Почему глупо? Такая вот противная особенность ее мужа, то бишь меня, противоречить тому, что столь очевидно и на самом деле не требует никаких объяснений, доказательств или огласки. Я так хочу! Стесняюсь, видимо, мнусь, скрываюсь… Линяю от истин, которым не нужны доказательства, противоречия и даже объяснения — такие чувства напрочь лишены другой окраски, кроме как бледно-розовый дебильный цвет. Такой любви, таких отношений, такого секса, в конце концов, какие описаны и до мельчайших подробностей изложены и выведены
