Сердце Гудвина - Ида Мартин
– Если честно, – перебил ее Проскурин, – я вообще не понимаю, раз уж вы так печетесь об Аксенове, зачем понадобилось тащить его на пьянку?
– Мы хотели, чтобы он отвлекся и хоть немного развеселился. Знаешь, какой он грустный был в последнее время? Ира даже беспокоилась, чтобы он ничего плохого с собой не сделал. Ненавижу его жену. Какой же нужно было быть стервой, чтобы так поступить?!
– А как она поступила? – заинтересовалась я.
– Как-как? – с чувством фыркнула Жанна. – Бросила его!
– Ой, подумаешь. – Проскурин усмехнулся. – Найдет себе другую.
– Ты что?! – Носова оскорбилась. – Он ее знаешь как любил?
– Ну полюбит другую! – Паша продолжал посмеиваться, однако Жанна каждое его слово принимала за чистую монету.
– Иван Сергеевич не полюбит. Он однолюб и честный человек, всю жизнь будет ее любить, хоть она и поступила, как… как… как падшая женщина!
– А если она его разлюбила? – предположила я.
– Вот я и говорю, что такого человека могла разлюбить только последняя дрянь, – чуть ли не выкрикнула Жанна мне на ухо.
– Ты что, сама в него влюбилась? – Я со смехом повернулась к ней.
Носова в негодовании отпрянула.
– У нас в классе все его любят. По-хорошему, по-человечески. А не так, как ты думаешь. Пока он на дачу не уехал, мальчишки к нему ходили. Продукты носили, следили, чтобы ничего не произошло. А потом он взял и уехал. И это очень плохо, ведь там за ним присматривать некому.
– Ты не обижайся, – сказала я, – но, как по мне, он ужасно душный. А еще он сравнивал женщин с варварами.
– В свете последних событий это вполне объяснимо! – Носова стояла горой.
– Да нет, – Проскурин махнул рукой, – он всегда такое болтал, даже когда его еще никто не бросал. На прошлый Новый год, например, втирал нам с Лу, что есть два типа женщин: женщины-матери и женщины-соратники, а все остальные… Как ты там выразилась? Ах да, падшие.
Проскурин расхохотался, Жанна негодующе запыхтела, что-то вроде «он не мог так сказать», «ты его неправильно понял», «он просто пошутил», но я услышала совершенно другое.
– Повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказал?
– Что? – встрепенулся Проскурин, не переставая смотреть на дорогу.
– Иван Сергеевич приходил на Новый год к Россу?
– Ну да. Он же с ними постоянно тусуется. Ты не знала?
– Но я его там не помню!
Паша медленно повернул голову и с нескрываемой иронией посмотрел на меня.
– Это неудивительно.
Поймав взгляд его серых глаз, я попыталась прочесть в них тайный посыл, но, кроме насмешки, не разглядела ничего.
Жанна тараторила всю оставшуюся дорогу, Проскурин изредка отвечал ей, а я пялилась в окно, пытаясь вспомнить математика на том вечере.
Глава 22
Дом Ивана Сергеевича стоял среди высоченных сосен и выглядел как классическая старая дача советской богемы: большая застекленная терраса в ширину всего дома, двухуровневая крыша с кирпичной трубой, в торце скворечник мансарды, балкон тоже застеклен и целиком занавешен тюлем.
– Это же Кратово! – высокопарно восторгалась Носова. – Здесь жили Эйзенштейн, Окуджава, Прокофьев и Зощенко. И еще много кто.
С соседских участков доносились голоса, но выцветший зеленый дом математика стоял одинокий и безмолвный. Трава вокруг него почти не росла, а вокруг узкого покосившегося деревянного крыльца и вовсе была вытоптана до коричневой земли. Чуть поодаль виднелся скособоченный ржавый мангал, рядом с ним большая железная бочка и одноногий деревянный столик.
«Здесь и сейчас», – напомнила я себе, сжимая в кармане пиджака камень.
Головокружительно пахло соснами и смолой. Нагретой землей и хвоей. В приоткрытом окне выступающей вперед мансарды развевались занавески. На углу дома прижались друг к другу два высоких черных мусорных пакета. В глубине участка возвышалась огромная куча сухих веток и прошлогодних листьев.
Жанна с Проскуриным прошли по дорожке к крыльцу, а я остановилась у калитки. Сердце вдруг гулко заколотилось, словно перед экзаменом. Проскурин обернулся и, щурясь от дыма, крикнул:
– Идешь?
В оконных стеклах солнечными зайчиками бликовало солнце.
– В машине укачало, – ответила я, – вы идите, я подышу немного.
Поднявшись по шатким ступеням на крыльцо, Носова постучала в дверь, которая почти сразу распахнулась, но оттуда никто не вышел. Жанна удивленно шагнула внутрь. Проскурин замялся, посмотрел на меня и, махнув рукой, скрылся в доме следом за ней.
Я никак не могла понять, что со мной происходит. Пять минут назад, пока ехали, я чувствовала себя отлично, и вот теперь необъяснимый, неизвестно откуда взявшийся симптом приближающейся панической атаки. Еще не хватало, чтобы в гостях у математика меня скрутило, как у Матвея. Более того, я совершенно не понимала, чего именно ждать. Будет ли это электрический разряд, головокружение или тошнота? Организм каждый раз преподносил новые сюрпризы.
Шаг за шагом я осторожно двинулась по дорожке. Однако вместо того чтобы направиться к входной двери, свернула к черным пакетам. Ноги сами несли меня к ним, несмотря на усилившееся сердцебиение. Раз-два-три. Я не сомневалась, что на счет «три» что-то случится. И действительно, если бы я не была готова, то, наверное, заорала бы на весь поселок.
Внезапно из ниши, образовавшейся в месте соприкосновения пакетов, молнией выскочил мохнатый черный комок и, проскользнув у меня между лодыжек, метнулся за дом.
Котенок! Такой же черный, как эти пакеты. Я с облегчением выдохнула. И тут же снова насторожилась. Я не успела его рассмотреть. Кинулась следом за котенком, но, едва свернула за угол дома, сразу влетела в стоящего там человека и от неожиданности все-таки завопила.
– Спокойно-спокойно! – Крепко удерживая меня за плечи, Тим отстранился. – Это я. Все в порядке.
– Ты меня напугал, – прошептала я, сдавленным голосом. – Что ты здесь делаешь?
– То же я могу спросить и у тебя. – Выпустив меня, он наклонился, чтобы поднять упавший при столкновении телефон.
Он был в коричневой водолазке и штанах карго, волосы собраны в хвост на затылке.
– Мы приехали попросить Ивана Сергеевича вернуться в школу, – сказала я.
– Мы тоже.
– А ты с кем?
– Со Степой.
– И давно вы здесь?
– Утром приехали. Вместо школы.
– Ну и как он?
– Уже нормально.
– А вообще?
– Вообще ужасно. Еле в чувство привели. Часа четыре чаем и аспирином отпаивали. Оставшееся время убирали в доме.
Тим выглядел очень расстроенным.
– Он вернется?
– Пока не выясняли. Он только начал связно разговаривать.
Я сочувственно взяла его за руку.
– Не переживай, сейчас мы его все вместе уговорим.
Тим грустно кивнул.
– Так страшно наблюдать, как умнейший, талантливейший человек вдруг оказывается глупее ребенка. – Он поморщился. – В прошлом году у меня были проблемы с шахматами. Много проигрывал и собирался бросить. А Иван Сергеевич заметил, что со мной что-то не так. Начал расспрашивать и выяснять, а когда понял причину, не стал говорить, что не нужно сдаваться или что плохие дни бывают у всех, как это обычно принято говорить, а просто рассказал о теореме Байеса – и все решилось само собой.
– Что это за теорема?
Он задумчиво посмотрел вдаль.
– Просто объяснил, как оценить вероятность моей следующей победы, и этот процент оказался достаточно высок. Послушав Ивана Сергеевича, я действительно выиграл очередной турнир и перешел на следующий этап.
Поддержать разговор о теореме Байеса я не могла, поэтому поторопилась перевести тему.
– А что ты делал на улице?
– Вышел поговорить по телефону. Погоди! – Он заметил машину, на которой мы приехали. – Ты с Проскуриным?
– Да, и с Носовой.
– Необычная компания.
– А вы со Степой вдвоем, или Матвей тоже с вами?
– Матвей? Нет, что ты? Из-за твоей подруги мы его совсем потеряли. Он даже сюда с нами не поехал, потому что обещал встретиться с ней.
– Может, это любовь? – сухо предположила я.
– Ты на Ксюшу злишься?
– Не злюсь. Но не понимаю. Она называет меня предательницей, а ведет себя так, как будто предательница она сама.
– Непривычно видеть вас не вместе, – признался он, – долгое время думал, что вы сестры.
– Угу. Были.
Мы всего лишь разговаривали, пристально глядя друг другу в глаза, но я чувствовала,
