Утро туманное - Вера Александровна Колочкова
– Братан, только что, минуту назад, мама твоя звонила… Спрашивала, давно ли я с тобой общался. Ты бы написал ей, что все в порядке, что вместе сидим. Или позвонил. Она ж волнуется, как всегда. Почему на звонки не отвечаешь?
– Я занят был. Напишу сейчас, да.
– И мне тоже она звонила! – откликнулся Паша, улыбаясь. – Знаешь, когда мне твоя мама звонит, я таким пацаном-пацаном себя чувствую, ей-богу! Шестой класс, первая четверть! Сразу вспоминаю, как она нас ласково называла. Павлуша, Кирюша, Артюша… Всегда всех кормила, кто бы ни пришел… Классная у тебя мама, Артем.
Наташа видела, как Алена переглянулась с Дашей, какие ироничные у них стали лица. Потом Алена спросила тихо:
– Мне вот интересно… А вас не напрягает такой контроль, а, ребята? Нет, я понимаю, что вы одноклассники, но вы же взрослые уже мужики… Как-то странно звучит. Ну ладно, до сына не дозвонилась… Вас-то зачем контролировать?
– А где ты увидела контроль? – повернулся к Алене Кирилл. – Не понимаю, что тут особенного? Ну, звонит мама Артему, а он не отвечает… Может, телефон разрядился или еще чего… Что такого, если она его другу позвонит и спросит, все ли с ним в порядке? Меня нисколько не напрягает, даже наоборот…
– Да нет, ничего такого, конечно… – пожала плечами Алена. – Но я бы, к примеру, запретила маме подругам моим названивать и узнавать, где я. Что я, ребенок? Меня бы это унижало…
– А Артема это не унижает! – четко, почти сердито проговорил Кирилл. – Не унижает, потому что он понимает мать и уважает ее! Потому что… Потому что вот так, и все! Не знаю, как тебе еще объяснить!
Наташа почувствовала, что за этой «почти сердитостью» скрывается еще что-то. Желание заступиться за друга, например, или даже сочувствие. Мол, мне тоже понятно, что это похоже на тотальный контроль, но я же не высказываю мнения по этому поводу! И ты, дорогая жена, тоже при себе его придержи…
Алена поджала губы, замолчала. А Кирилл снова заговорил, обращаясь ко всем и в то же время искоса взглядывая на Артема, который склонился к телефону. Видимо, с мамой общался. Лицо его было непроницаемым, будто он не имел отношения к разговору.
– Ребят, а вот скажите мне честно… Вы сами-то часто своим родителям звоните? Не так, чтобы они вас вопросами доставали, а сами? Просто спросить, как у них дела? Я вот каюсь, например… Мне и в голову не приходит такое, чтобы вот так, ни с того ни с сего позвонить… Только если дело какое-то… И мать приучил, чтобы без дела не звонила, не рассыпалась тревожными вопросами – где я да что со мной, да все ли в порядке. А ведь это нехорошо, наверное… Я думаю, ей в глубине души обидно…
– Может, и обидно, – снова жестко откликнулась Алена. – Но это жизнь, Кирилл. У нас с тобой своя жизнь, у нее своя. Еще не хватало, чтобы ты ей отчет давал…
– Ну, это ты как невестка сейчас рассуждаешь, – махнул рукой Кирилл. – Отношения свекрови и невестки всегда особенные, тут и спорить нечего, все понятно. Но если по большому счету… Ведь маме обидно, а? Ведь не трудно мне взять да и позвонить ей просто так… Спросить, как дела, как здоровье… Или приехать, посидеть, чаю попить.
– А я маме всегда звоню! Практически каждый день! – тихо проговорила Даша, подруга Паши. – Но не потому, что уж так сильно потребность в этом испытываю, а из чувства обязанности, что ли… Мама меня одна воспитывала, все для меня делала, себе во всем отказывала. Она только мной жила… Нет, она мне никаких векселей к оплате не предъявляет, она и сейчас готова последнее отдать… И этим самым меня к себе будто привязывает. Я чувствую, что обязана ей, понимаете? Только потому и звоню… А так бы…
Даша вздохнула и посмотрела на всех виновато. А Наташа вдруг спросила неожиданно для себя:
– А скажите, Даша… Вам никогда не хотелось от мамы убежать? Ну то есть… Из дома уйти? Не хотелось?
– Ну, не знаю… Что значит – убежать? Я и так убежала в конечном итоге… Выросла и убежала, как только школу окончила. Мы с Пашей квартиру снимаем… У мамы сначала шок был, а потом она успокоилась как-то. Но все равно я знаю, что она будто на старте живет… Ждет, когда ее помощь понадобится. И опять то же самое… Для себя ничего, все только впрок – для меня… Такая у нее с годами сложилась привычка к жертвенности, по-другому жить уже не получается. Мне ее так жалко бывает, правда…
– А чего жалко-то? – вступила в разговор Лиза. – Это ведь ее жизнь, она сама себе такой путь выбрала, ей нравится. Жертвенность – она же такая сладкая пилюлька, на нее подсаживаются, как на наркотик… Самоутверждаются в ней. Жертвенному человеку наплевать, что кому-то от его жертвенности плохо. Он знай свое гнет и гнет, потому что привык, потому что ему так удобно! Надо же как-то себя в своих же глазах возвысить!
– По-моему, вы мудрите, девочки… – пожала плечами Светлана, покручивая в пальцах ножку бокала. – Сейчас такие детки пошли, знаете… Чем больше для них родительской жертвенности, тем лучше. Не откажутся и рефлексировать не будут. Еще скажут – мало дали, надо бы больше! И чем старше становятся, тем больше требуют – дайте! Вы родители, вы произвели меня на свет, и это значит по гроб жизни обязаны! Да и вообще, мне эта проблема непонятна… Может, потому что у нас в семье в этом смысле полная гармония была. Никто никому не жертвовал, просто жили, любили друг друга, и все…
– Ну тогда ты приятное исключение, Светка! – рассмеялся Кирилл, поднимая бокал. – Давайте за это выпьем, что ли! Хоть один человек такой нашелся, который всем доволен! И жизнью, и родителями! А то послушаешь – все у всех не так… Взрослые дети тащат в себе детские обиды на родителей, а те в свою очередь обижаются на детей, что забросили… Мол, родители – это же отработанный материал…
– Ой, как ты ужасно сказал сейчас, Кирилл! – распахнула глаза Света. – Надо же – отработанный материал…
– А разве не так, если по сути? Ребенок вырастает, вперед бежит, у него своя жизнь образуется. Ему уже не до родителей… Даже самые благодарные дети, бывает, про родителей забывают. Вон, в Японии, например… Я где-то читал, что там принято такое… Взрослые дети уводят родителей на гору и оставляют там умирать. И родители это принимают. Якобы пора от себя ребенка освободить… Закон сансары такой, блин…
Наташа слушала внимательно, переводя взгляд с одного лица на другое. В какой-то момент встретилась глазами с Артемом – показалось, что он смотрит на нее как-то по-особенному. Будто это был не стихийно возникший разговор, а это он его организовал – специально для нее. И теперь наблюдает, какую она займет позицию.
Но ведь не специально же, в самом деле? Да и зачем ему это нужно – специально? Вот еще, возомнила…
Но если все это не для нее, тогда почему он молчит? Почему никак не комментировал сообщение друзей, что мама им звонила и беспокоилась? Вон как возмущался по этому поводу, когда разговаривал в кафе с Семеном!
А разговор между тем продолжился. Неожиданно Свету поддержала Алена, проговорила звонко:
– Я тоже считаю, что родители сами виноваты, когда над своим чадом надышаться не могут! И вообще – их дело родить и все необходимое ребенку дать, и отпустить – пусть дальше сам по жизни идет! Не приставать к нему с требованиями – позвони, да не забудь, да пожалей, я же волнуюсь… Надо уметь сдерживать родительские эмоции, в конце концов! И понимать, что это и впрямь так… Родители – отработанный материал. Жестоко звучит, но это истина, и ничего с этим не поделаешь. Это ее величество природа.
– Ну, ты даешь… – удивленно глянул на жену Кирилл. – Это я еще посмотрю, какой ты сама матерью потом будешь… Захочется ли тебе отработанным материалом-то быть?
– Ну,
