Королевы и изгои - Алена Игоревна Филипенко
Я долго отмокала под душем и яростно натиралась жесткой щеткой. Я чувствовала себя униженной и растоптанной. Я ненавидела Севера до дрожи. Из душа я вышла посвежевшей и тут же увидела на полу злополучный свитер. Я нахмурилась, а затем, взяв с кухни щипцы для барбекю, вернулась в ванную и подняла ими мерзкую тряпку. Вынесла ее в сад. Бросила в мангал. Залила жидкостью для розжига и подожгла. Свитер горел долго. Этот придурок не пожадничал, выбрал хло́пок. Я подождала, когда от свитера останутся обугленные лоскутки, вытащила их щипцами, бросила на тротуарную плитку и растоптала.
На следующее утро я гордо швырнула эти жалкие останки на парту Панферову, после чего с королевским видом прошествовала к своей парте. Все загудели. Неудивительно, ведь на мне было яркое худи, половина которого желтая, половина – сиреневая. Самая кричащая вещь, которую мне только удалось найти в гардеробе.
– У-у-у! Тебе объявили войну, Панферов! – с восторгом выкрикнул Малик.
И только сев за парту, я посмотрела на Севера с торжеством. А он, похоже, не отводил от меня прищуренного взгляда с того самого момента, как я вошла. Губы сжаты в нитку, лицо хмурое и недовольное. Я не собиралась в туалет после урока, но все та же компания затащила меня внутрь силой. На меня напали толпой, подняли в воздух и унесли. Что происходит с этим миром, если можно так просто волочь людей куда угодно, а никто даже не заметит? Остановите планету, я сойду!
Карина стояла в дверях туалета, Рома – рядом с Севером.
– Что, один не справишься? Чтобы раздеть девушку, теперь всегда будешь звать волонтеров? – съязвила я.
Север повелся, оскорбился и спровадил свою свиту. Рома и Карина вышли, мы остались одни. Не отрывая от меня сурового взгляда, Панферов снова снял пиджак и бросил на пол.
– Извини, я мог бы просто надеть свитер сверху, но так ты точно его снимешь при первом удобном случае, – сказал он едва ли не виновато. – Почему ты такая упрямая, Александра? Думаешь, мне это нравится? Гораздо приятнее, когда девушки сами раздеваются передо мной. – В его голосе послышались гордые нотки. – Ну или просят, чтобы я их раздел.
– Думаю, тебе нравится, Север, – скривилась я. – Иначе ты бы не делал этого.
Панферов вздохнул и даже будто сжался, опустил плечи.
– Иногда люди совершают непозволительные поступки просто потому, что у них нет другого выхода. Когда-нибудь ты это поймешь.
Север шагнул ко мне и попытался скрутить. Я тут же впилась ему в лицо ногтями, оставив на коже глубокие царапины. Он отпрянул, но через секунду снова напал, поймал и стиснул мои запястья. Прижал меня к стене, схватил обе мои кисти одной рукой, а второй обвил меня за талию и оторвал от пола. И вот я снова оказалась на расстеленном пиджаке, а он сидел сверху, прижимая к кафелю мои ноги.
– Достойная сцена для пикантного любовного романа, да, Орлова? – издевательски сказал он, приблизив ко мне расцарапанное лицо.
Я с ненавистью посмотрела на него, начала биться и царапаться. Одному Северу пришлось со мной повозиться. Он снова держал оба моих запястья одной рукой, а второй расстегивал молнию толстовки. Его ледяные пальцы задевали мою кожу, и она тут же покрывалась мурашками.
– Если ты продолжишь дергаться, – предупредил Север, – мы потеряем молнию.
С трудом, но он это сделал: снял с меня толстовку.
– Тебе придется перевести на меня все свои шмотки. Не напасешься, – усмехнулась я.
Но Панферов не собирался доставать очередную тряпку из сумки.
– Ну что ж, – сказал он, удовлетворенно и с интересом оглядев мой торс, – не хочешь играть по правилам, пожалуйста. Значит, я их изменю. Теперь будешь ходить голой.
И он, насвистывая какую-то мелодию, вышел из туалета, прихватив мою толстовку. Какое-то время я растерянно топталась на месте, скрестив руки на груди, дрожа от холода и абсолютно не понимая, что делать. Наконец в голову пришло гениальное решение: Олежек! Я позвонила младшему брату и попросила принести куртку в женский туалет.
Олежек протянул мне ее с открытым ртом.
– Молчи, – приказала я.
– Знаешь, а я думал, у меня на все найдется шутка. Но я ошибался. – Олежек круглыми глазами смотрел, как я надеваю на голое тело куртку. Затем он хитро прищурился и выдал: – Слушай, надеюсь, ты в таком виде не идешь продавать свою девственность? Лучше сказала бы мне, я точно смогу толкнуть ее подороже.
Олежек с трудом увернулся от моего пинка и ринулся за дверь. Затем его мордаха снова появилась в дверном проеме.
– Ах да, забыл, ты же не девственница.
Я бросила в него куском мыла – мимо. И снова в двери показалась его голова.
– Нет, я все же был не прав, шутки у меня находятся на все.
Олежек показал мне язык и, увернувшись от мыльницы, убежал на урок. А я снова пошла домой. Мама сегодня планировала допоздна работать и остаться ночевать в Москве. Папа объявил, что ужинать мы едем в ресторан. Олежек был на тренировке по хоккею, мы дождались его и поехали. Я сидела на переднем сиденье. Олежек вышел из дома позже. Он не видел, что место спереди занято, и открыл мою дверь.
– Это мое место! – заныл он.
– Срать быстрее надо! – бросила я.
Пыхтя, Олежек сел сзади меня. В машине играла моя музыка.
– Отключись от блютуза! – потребовал Олежек, намереваясь поставить свою музыку.
– А не слипнется?
– Не слипнется. Твоя музыка – говно.
– Это твоя музыка говно, – оскорбилась я. – Твоим певцам еще в детстве надо было к логопеду сходить.
– А твою только на похороны ставить! – Олежек ударил в мое кресло. У меня играла иностранная фоновая музыка, а брат собирался поставить свой говенный русский рэп. – А ну отключись!
– Да хрен тебе!
Олежек продолжал долбить в мое кресло. Взбесившись, я развернулась и хорошенько треснула его по голове.
– Шлюпка плоскодонная! – закричал он.
– Что сказал, ты, ошибка эволюции?! – возмутилась я.
Мы стали бороться каждый со своего кресла.
– Саша, Олег, сейчас же прекратите! – рявкнул папа за рулем. – Накажу обоих!
Папа свернул на обочину и остановился. Отодрал Олежека от моих волос, а меня – от Олежкиных ушей.
– Быстро сел вон туда! – приказал папа Олежеку и показал на место за собой, чтобы развести нас с братом по разным углам. – Ладно он без мозгов, но ты-то чего ведешься, Саш?
Последнее папа спросил, когда мы, успокоившись, поехали дальше.
– Потому что он бесячий. Пап, вы с мамой не задумывались, что это может быть не ваш ребенок? Какой-то он бракованный. В роддоме не могли перепутать
