Энн Харрел - Огонь Менестреля
Было поздно, и «Кондитерская Катарины» уже закрылась, но на кухне еще горел свет. Хозяйка разложила выпечку на маленьком столе и заботливо и любовно обмахнула булочки сильными, загрубевшими ладонями, на которых остались мука и засохшее тесто. Ее ногти всегда были коротко подстрижены.
Джулиана замерла в дверях, залюбовавшись матерью. Она пришла сюда сразу из «Аквэриан» и, открыв дверь своим ключом, вошла в безмолвный, темный магазин. Глупо как-то думать о руках, но Джулиана не могла остановиться. Их руки так не похожи. У Джулианы были длинные, тонкие пальцы, и хотя она тоже коротко стригла ногти, но всегда покрывала их лаком. Дважды в день она втирала в кисти французский крем. У нее были сильные руки. У пианистки не может быть иначе. Но сейчас, глядя на широкие ладони и толстые пальцы матери, она вдруг позавидовала ей. Если бы Джулиана родилась с пальцами Пеперкэмпов, то все могло бы сложиться иначе.
— Привет, мать.
Катарина не подняла головы.
— Да.
Она прошептала свое «да» почти беззвучно. Обычно она просто говорила «ага», растягивая длинное, громкое «а». Она шлепнула по тесту, ее обычная осторожность и плавность движений вдруг пропали.
— Мать, что-то случилось?
— Ничего, что касалось бы тебя.
— Ма! Поговори со мной, пожалуйста. Знаешь, один репортер расспрашивал меня о твоей подруге, Рахель Штайн. Я знаю, что в субботу она была в Линкольн-центре с сенатором Райдером. А еще Райдер должен был встретиться с каким-то голландцем, которого зовут Хеидрик де Гир. Ты когда-нибудь слышала о таком?
Катарина посыпала мукой деревянную скалку и хлопнула ею по тесту. Стоит ей только поднять глаза, и она увидит синие волосы дочери и ее енотовую шубу. Она всегда была уверена в Джулиане. Она считала — что бы ни произошло в этой бурной жизни, Джулиана всегда останется такой же. Но сейчас она была в отчаянии. Явно не из-за визита подруги, с которой не виделась много лет, и не из-за дочери, которая задает слишком много вопросов. Джулиана никогда не видела мать такой подавленной и неразговорчивой.
— Мама!
— Ты должна поехать в Вермонт. Тебе нужно отдохнуть.
— Я хочу, чтобы ты поговорила со мной. Слушай, неужели я не имею права знать, что происходит?
Катарина, не поднимая головы, швырнула скалку на стол.
— Мама! В чем дело?
— Рахель, — наконец произнесла Катарина. — Погибла Рахель.
— Боже мой! Как жаль! Как это случилось?
И опять Катарина прятала от нее взгляд, и опять она принялась за работу.
— Она упала, когда вышла из Линкольн-центра, ударилась головой и умерла. Об этом написали в утренних газетах. — Она говорила ровным голосом, разве что с более сильным акцентом, чем обычно. — Полиция говорит, что это несчастный случай. Лед был запорошен снегом, и Рахель поскользнулась.
Джулиана вдохнула воздух полной грудью, как делала перед выступлениями, чтобы успокоиться.
— Какой ужас, — сказала она.
Но что-то внутри нее протестовало против такого объяснения. Знал ли об этом Старк? Неужели этот мерзавец пытался использовать ее?
Катарина тыльной стороной ладони провела по лбу, на котором выступили капли пота, убирая пряди русых волос. На одной брови осталась мука. Гнев, который она не смогла скрыть от Джулианы, растаял, уступив место горестному выражению боли. В ее нежных глазах стояли слезы, а на миловидном лице обозначились морщины. Нижняя губа подрагивала, руки затряслись. Она принялась нервно оглаживать плоское, опавшее тесто.
— Поезжай в Вермонт, — сказала она, наконец взглянув на Джулиану, но не заметив ни цвета ее волос, ни шубы. — Прошу тебя.
— Мама, ты чего-то недоговариваешь? Пожалуйста, скажи.
— Я рассказала тебе все! — Она дернула головой, и на лицо упали светлые локоны. Но слезы все еще стояли у нее в глазах, поблескивая в приглушенном свете. — Я потеряла добрую подругу, Джулиана. Но не хочу, чтобы ты горевала вместе со мной.
— Ты врешь, мама, — тихо сказала Джулиана. Катарина взяла в руки скалку.
— Ты просто хочешь избавиться от меня. Чтобы меня не было в городе. Почему? Из-за того, что произошло с Рахель?
— Не говори глупостей. — Катарина попыталась улыбнуться, но на ее лице были усталость, печаль и страх. — Смерть Рахель — это трагическая случайность. — Ее голос дрогнул. — Она была подругой моего детства, моей подругой. Я знаю, я сейчас сама не своя, но ее смерть не имеет к тебе никакого отношения.
— Зачем она приехала в Нью-Йорк?
Катарина вздохнула.
— Чтобы повидать меня.
— А сенатор Райдер?
— О нем я ничего не знаю. Рахель была знакома со многими влиятельными людьми, в том числе и с сенаторами. Ее уже нет, и какие бы дела ни связывали ее с сенатором Райдером, это нас не касается. Поезжай отдохни, Джулиана. У тебя усталый вид.
— Вы не виделись с Рахель Штайн столько лет, и вдруг она объявляется в Нью-Йорке как снег на голову…
— Ничего нет удивительного в том, что с годами рвутся какие-то связи.
— Мама…
Катарина оставила тесто в покое.
— Все, Джулиана, хватит. Ты заметила, я сегодня стряпаю пироги с курятиной. — Она убрала с лица волосы. — Кое-что новенькое. Возьмешь их с собой в Вермонт.
— Мама, перестань!
Но от Катарины и обычно-то было трудно чего-либо добиться, а при таких обстоятельствах и подавно. Она держала язык за зубами и считала, что поступает благоразумно. Однако сейчас Джулиане подумалось, что вряд ли она имеет право обижаться на мать. Сама она так и не рассказала матери о закулисном, семилетней давности разговоре с дядей Джоханнесом, о его подарке — если так можно было назвать Камень Менестреля. Ее мать знает о существовании Менестреля, знает о четырехвековой традиции Пеперкэмпов. Все Пеперкэмпы знают об этом. Но дядя Джоханнес советовал ей не упоминать о Менестреле при матери, и она последовала его совету.
Боже, чем все это закончится?
— А отец? Он что-нибудь знает?
Вопрос бессмысленный, подумала она. Катарина Пеперкэмп-Фолл рассказывала мужу не больше, чем дочери, — если только он не притворялся все эти годы.
— Знает о чем? — парировала Катарина. — Тут не о чем знать.
— Ну что ж, — с притворным смехом сказала Джулиана, — надо признать, не зря голландцев считают упрямцами.
— Поезжай в Вермонт, — ответила ее мать. — Но сначала вымой голову.
Разумеется, она даже не поинтересуется, почему у дочери синие волосы. Джулиана пожелала матери спокойной ночи и направилась к дверям. Она не взяла пирог с курятиной.
Глава 10
Мэтью вернулся в Вашингтон самолетом и прямо из аэропорта направился в «Газетт». Он не впервые занимался делами в неурочное время, но его сослуживцам из отдела новостей это было в диковинку. Не обращая внимания на их любопытные взгляды, он прошел к столу Аарона Зиглера.
